Коля кивнул более заметно. Дважды.
Тимохин ушел, искренне надеясь, что его визит не усугубит ситуацию. Ну не мог он спокойно переносить несправедливость. Особенно в отношении слабых. С детства такой.
Вечером, уже после душа, Тимохин, полулежа в кровати, вытирал мокрые волосы полотенцем. Марина лежала рядом и мазала руки кремом. По телевизору шел какой-то детективный сериал.
Закончив косметические процедуры, Марина выключила свет и повернулась набок, спиной к мужу. Тимохин бросил полотенце на спинку стула, бросил туда же халат и улегся, прижавшись сзади к Марине.
Она недовольно замычала.
– Ну, что на этот раз?
– Я устала.
– Мариш, ты что-то как Ольку родила, так и до сих пор уставшая.
– Да, мужикам не понять, как тяжело рожать детей. А некоторым не понять, как их тяжело растить, кормить и одевать.
– Ты сейчас о ком?
– Прекрасно понимаешь.
Тимохин развернул Марину к себе и улегся на нее сверху.
– Это ты от недотраха у меня такая злая? Надо это исправить.
– Отстань! – отвернула Марина лицо от поцелуя.
– Как скажешь, – расстроился Тимохин, встал, накинул халат и вышел из комнаты.
Марина тяжело вздохнула и, натянув одеяло на голову, снова развернулась на бок, подвинувшись на самый край кровати.
Тимохин устроился на кухне досматривать сериал. Достал начатый когда-то коньячок, поставил рюмку, по-быстрому нарезал колбасы и сыра.
В кухню зашел Игорь.
– О, бать, тема, – отреагировал сын на алкоголь. – И мне плесни.
Игорь уселся рядом.
– Куда шел-то?
– Да это, по нужде.
– Ну и иди, куда шел, – Тимохин легонько шлепнул Игоря по руке, тянувшейся за кусочком колбасы.
Игорь, зевая, ушел.
Запиликал сотовый – звонил Березин.
– Еще один из твоих, Тимохин, – сказал начальник без всяких предисловий. – Станислав Полежаев.
– Стасик… Тоже сердце?
– Выпал с балкона, шестой этаж. Машина к тебе выехала, подъезжай на место.
– Понял.
Часть II
Пролог
Когда Ира была маленькой, она долго думала, что ее зовут «Эта». Бабка напрямую обращалась к ней редко, и указания по поводу Ирины давала своему оставшемуся в единственном лице слуге Антипу. «Эту накорми», «Эту гулять не пускай», «Пусть эта посуду перемоет» и так далее. Посуду она мыла столько, сколько себя помнила – лет с четырех. И теперь, к своим девяти, делала это ловко и быстро, но главное – чисто, иначе Бабка бы ее прибила, видит бог.
Антип, суровый помятый мужик лет пятидесяти, свою хозяйку слушался безропотно. Редко когда напрямую что-то скажет, ведь Ирина слышала все указания сама, и после фраз типа «Эта пусть…», Антип глядел на Ирину, та кивала и приступала к выполнению задания. Ослушаться – даже не пыталась. Одного тяжелого взгляда Бабки хватало, чтобы почувствовать себя самым мелким микробом в мире, недостойным куска