Беглецы устроились на груде половы, что осталась от прежних запасов. Они так устали, что клок перепревшего сена показался им периной, прижавшись, друг к другу уснули. Первое время Андрей еще не спал, прислушивался к ночным звукам, но за стенами лил дождь и заполнял собой все. На минуту показалось, что он услышал шаги, но, сколько, потом, ни вслушивался, больше ничего не слышал, кроме дождя. Он успокоился, нежно прижал к себе Дуняшу. Ее лица видно не было, но ему казалось, что она улыбается.
– Никому тебя не отдам, засыпая, прошептал в темноте Андрейка, наслаждаясь теплом и близостью любимой.
Забрезжил рассвет. Утро просочилось сквозь дыры ветхого сарая, освещая спящих.
– А, вот они! – грубый крик разбудил влюбленных.
Они встрепенулись, крепче прижались друг к другу. Испуганные глаза Дуняши выхватили из толпы брата Бориса.
– Братец, отпусти, богом прошу, – завыла девушка, она поползла к Борису, хватаясь за его грязные сапоги, – дай мне воли, не вези меня обратно.
Ее лицо было мокрое от слез, нос моментально распух и покраснел. Борис никогда не видел ее такой, жалкой, растрепанной. От этого он, почему-то еще сильнее разозлился, пнул ее сапогом.
– Возьмите их, – скомандовал он своим людям, не взглянув на беглецов.
Иван Тимофеевич нетерпеливо сбрасывал кафтан на руки Ефимычу.
– С приездом, батюшка, кланялся тот с кафтаном в руках, – а мы уж и заждалися. Ваши братцы третьего дня Вас дожидались, только об Вас, кормилец, и говорили.
– Как Дуняша, здорова ли?
– Я за Тимофеевичами послал ужо, – притворился глухим Ефимыч.
Купец обернулся, взглянул на притихшую дворню, чуя неладное.
Взлетел он по скрипучей лестнице в девичью светелку, прислужник едва следом поспел. Дверь – настежь.
Стоит Дуняша перед иконами на коленях, голову опустила, дрожит как листочек осиновый.
– Насилу догнали, – услышал он голос младшего, Алексея Тимофеевича. С Андрюшкой, конюховым сынком, бежать сговорились, да убежали бы, кабы люди не увидели. Спасибо, прибежали, сказали.
– Прости-и-и, батюшка, не уследили-и-и, виноватые-е, – шмякнулся на колени Ефимыч.
Купец качнулся, гримаса злобы и боли исказила его лицо.
Дуняша беззвучно плакала, она еще ниже наклонилась, почти до пола, сжимаясь в комочек.
– Девка! Беспутная уличная девка! – прорвало Куприянова, – как ты могла! Мое имя! Мой род! – Гнев заполнил грудь, не давая дышать, он вытащил из-за сапога плеть и с размаху стеганул по худенькой девичьей спине.
– Вон! На улицу! Туда, где тебе и место!
– Так ведь ночь ужо, – тихо прошептал прислужник, сгинет от холоду…
Иван Куприянов повернулся на каблуках, борода задралась острием вперед, как черный кинжал, и вышел из двери.
Глава шестая
Едва небо тронул утренний свет, Нина засобиралась к Владу.
– Ты куда,