Другой девушка стала: и она и не она. В характере ее появилось то, чего отродясь в ней не было. Свою кошку любимую замечать перестала. Как-то дворовая девка кипятком ошпарилась, Дуняша мимо проходила, лишь сказала:
– Бестолковая какая.
В другое время и пожалела и полечила бы. И походка изменилась у Дуняши и, даже, голос грубее стал.
Дивились братья переменам сестрицы. Думали, что из-за того случая.
Куприянов старший стал подумывать, что б замуж ее отдать за Андрейку. И Дуняше хорошо, и добро можно попридержать, если Андрейку при себе оставить.
Пока решался Иван Тимофеич, заметил, что сестрица то его понесла! Живот растет, а она гоголем ходит, вроде как при мужике законном.
Еще больше удивлялась дворня, что Куприяновы вроде и не замечали сестрицыного позора, а, напротив, были с ней приветливы и добры. И Андрейка в дом вхож стал. То батогами били, а то в палати пускают.
И сам Андрейка, возлюбленный Дуняши, перемену заметил. То, что братья переменились к нему, еще не так удивляло, как-то, что его любушку подменили.
Придет к ней, посидит, посмотрит на нее, послушает, нет, не она это.
Вроде счастье их не за горами, а душа не поет, не радуется. Сны плохие ему сниться стали: будто идут они вдвоем, за руки держатся, и, вдруг, земля разверзается, и Дуняша вниз падает. Держит ее Андрейка за руку, поднять старается, но рука соскальзывает, и летит она вниз. Андрейка смотрит, а там, внизу, пламя адово. И еще слышит он хохот Дуняши, страшный такой.
Однажды говорит Андрейка, глядя на Дуняшу:
– А отчего у тебя все руки поранены? К той ранке, что давеча была, смотрю, новые добавились.
– Не твое дело, – холодно ответила девушка.
Он аж обомлел:
– Любимая, ты ли это? А ежели ты, то где ж любовь твоя? Что с тобой сталось? Вспомни, Дуняша, что ты мне сказала в ту самую ночь?
Дуняша посмотрела на него, глаза стали добрыми, прежними, из них потекли слезы.
– Не плачь, милая, – обнял ее парень. – Я же вижу, что с тобой что-то случилось, расскажи мне, любушка моя, вместе мы все сможем, со всем справимся и жить будем счастливо и сына растить.
– Дочку, – всхлипывая, сказала Дуня.
– А и дочка тоже хорошо, будут у нас и дочки и сыновья, и много-много.
Дуня прижалась к нему ласково и застенчиво, как раньше. Андрейка почувствовал: вернулась к нему прежняя его Дуняша. Он целовал ее, замирая от счастья, загребая в охапку ее плечики.
– Никому тебя не отдам, – шептал он ей на ушко.
– Дунюшка, венчаться надо, – говорил Андрейка, гладя ее по волосам, – дите родится незаконным. Братья только твоего согласия ждут. Что ж ты медлишь, ладушка моя?
Не видел Дуняшиного лица Андрей, он все гладил и гладил ее по плечу, по волосам, говорил мягко, тихо. Но лицо девушки уже менялось, снова на нем появилось выражение, которое пугало всех, которое делало ее чужой, неузнаваемой.
– Вот обвенчаемся, уедем,