Парис (тоже приподнимаясь).
В этом состоит
Ученье о путях сплетенных.
Батиста (тоже приподнимаясь).
В этом
Великое искусство глубины
И таинство сомнительного света.
Тицианелло (с закрытыми глазами).
И потому так много красоты
Таят полуразвеянные звуки,
И потому так манят нас слова
Неясные умершего поэта
И все, о чем тоскуем, отрекаясь.
Парис. И в этом – чары потонувших дней,
Прекрасного источник безграничный,
Мы гибнем, задыхаемся в привычном.
Все умолкают. Пауза. Тицианелло тихонько плачет.
Джанино (ласкаясь).
Не думай неустанно об одном,
В печаль не погружайся безутешно.
Тицианелло (с грустной улыбкой).
Но скорбь и состоит в терзаньи вечном
Одною мыслью, наконец она
Становится бесцветной и пустою.
Оставь меня, мне думать не мешай!
Давно я сбросил пеструю одежду
Наивных горестей и наслаждений,
И просто чувствовать я разучился…
Пауза. Джанино задремал на ступенях, склонив голову на свою руку.
Парис. А где Джокондо?
Тицианелло. Рано до рассвета —
Вы спали все – прокрался он из сада,
Тревог любви на нем дрожала бледность
И на устах – ревнивые слова.
Пажи проносят через сцену две картины: «Венеру с цветами», «Вакханалию». Ученики поднимаются и стоят опустив голову, с беретами в руках, пока проносят картины.
После паузы. Все еще стоят.
Дезидерио. Где человек, где истинный художник,
Достойный быть наследником его,
Могучий духом, властелин природы
И, как ребенок, вещий в простоте?
Антонио. Из рук его кто примет посвященье
И радостно уверует в свой дар?
Батиста. Кто не подавлен мудростью его?
Парис. Кто скажет нам, художники ли мы?
Тицианелло. Он оживил недвижный лес, и там,
Где в чаще шепчут темные озера,
Где плющ обвил высокий ствол дубов
Из ничего он вызвал сонм богов
С цевницею звучащею сатира,
Чья песнь желанье будит в существах
И увлекает пастухов к пастушкам.
Батиста. Он душу дал бесплотным облакам,
Плывущим мимо: белизну их тканей
Протяжных, бледных, тонких, как вуаль,
Он одарил желаньем нежным, бледным,
И черным тучам с золотой каймой
Дал мрачный бег, заставил улыбаться
Гряду округлых облачков, и тучкам
Серебряным и розовым заката
Внушил воздушность: все он оживил,
Все одарил душою и значеньем!
Из бледных, скудных, обнаженных скал,
Из волн зеленых пенного прибоя,
Из грезы неподвижной черных рощ,
Из