Пир оживился. Пахнуло жареным мясом. Ко второй подаче появились дичь, целиковые поросята с укропом во рту. А к ним – каши: гороховая, пшеничная и гречневая, и обязательно – пареная репа.
Гости ели и веселились. Внезапно, словно по чьему-то указу, за столом завертелся разговор о сегодняшнем покушении. Встал князь Переяславля-Залесского Дмитрий Ольгердович, человек крупный, силищи неимоверной. Он немногословно попросил прощения у Великого князя, что недоглядел за подлыми людишками своего города. Дмитрий в ответ жестом простил своего тезку.
– А что за кинжал был у душегуба? – внезапно спросил кто-то.
– А непростой кинжальчик-то, булатный, с каменьями! – ответил ему сосед.
Все зашумели, изъявляя желание посмотреть на орудие покушения. Дмитрий кивнул и слуги вынесли на всеобщий позор злополучный кинжал. Гости принялись его рассматривать, передавая друг другу. Орудие неизвестного вора производило на них разное действие. Кто-то пожимал плечами, а кто-то, напротив, хмурился или испуганно затихал. Хотя все сходились на том, что кинжал этот непростой, стали булатной, камни и позолота на нем дорогие. По мере продвижения клинка молчание за столом сгущалось.
– Да то ж тверского князя кинжал! – Разорвал внезапно нависшую тишину голос боярина Ивана Квашни, человека ума недалекого, про которого говорят, что язык впереди ума идет. – Я, когда в Твери был, его у него на поясе заприметил. Все сходится. И камень такой. И вот такой. Да другого такого и не сыщешь!
Все зашумели, словно поток воды вырвался на волю. Конечно, многие и ранее узнали кинжал, да промолчали. Но теперь, когда дурень языкастый сыскался, все спешили подтвердить, что кинжал и впрямь тверского князя.
– Тихо, тихо князья да бояре! – властным жестом Дмитрий остановил шум за столом. – Ежели и впрямь, как вы говорите, это от князя Михаила нам «подарок», то следует спросить строго с Твери. Но прежде разобраться надо.
Все за столом были согласны с ним, но возбуждение не утихало. Шутка ли – запахло новой войной! В волнении бояре съели дичь и поросят, затем на новой перемене умяли ухи, затем овощные закуски, потом пироги с мясом и рыбой. Все это обильно запивалось бочонками хмельного меда. Разговоры пошли военные, про ратные подвиги да геройские смерти на поле брани. Некоторые бояре были готовы хоть сейчас сесть на коней и ехать спрашивать с Твери за кинжал.
Но двоих из этого хмельного сонма гостей, бывших на пиру, меньше всего занимал таинственный кинжал. Черные, колдовские глаза Ивана Вельяминова и выцветшие, словно прозрачные, очи Дмитрия Боброка продолжали разглядывать юную княжну. И если во взоре первого читалась лишь животная страсть, помноженная на неуемное потакание своим прихотям, то во взгляде воеводы казалось, застыл испуг перед внезапно свалившейся неотвратимо накатывающей любвью.
Под