III
То был сон.
Абстрактный, чернее малевичевского квадрата. Холодный. Пустой. Безжизненный.
Если в нём и был смысл, то лишь один – максимально абстрагироваться от жизни, продемонстрировать её полную противоположность, обратную сторону. Хотя нет, противоположностью жизни можно было бы назвать смерть. Здесь же смерти не было. Здесь не было абсолютно ничего, кроме ледяной, засасывающей в небытие черноты.
Неизвестно, сколько это длилось. Час, неделю, вечность, мгновение? Никто не мог сказать этого наверняка. Зато потом гладь чёрного смердящего озера прорезала едва заметная тонкая рябь, точно от лёгкого летнего ветерка. Что-то шевельнулось. Что-то двинулось. Лёд тронулся.
Волнение тёмной пустоты становилось всё более явным, превращаясь в один неукротимый сгусток энергии, пульсирующую, полыхающую чернотой воронку… Раз! – теперь она билась в конвульсиях.
В небытие врывалась реальность. Нагло, беспардонно, грубо, со всей жаждой обладания. Она не признавала анабиоза черноты – она достала кисти и принялась замазывать всё вокруг красным. Конвульсии, судороги, скрежет, алеющее небытие… Что всё это значило?
Реальность была красной. В ней было море жизни, за которую она отчаянно боролась. Суждено ли ей было проиграть?
Мару пробудило ото сна неприятное пощипывание в носу, точно ноздри залили водкой или медицинским спиртом.
– Пора вставать, милая.
Спокойный, чуть ленивый, успокаивающий голос. Такой мог принадлежать любовнику, которому никак не удавалось проснуться после прошедшей бурной ночи. «Давай никуда сегодня не пойдём и проспим весь день», – вот что читалось между строк в этом голосе. Правда, ей пришлось признать, что вставать действительно пора. Ах, а как не хочется… Почему он действительно не предложил ей никуда сегодня не пойти и провести весь день в постели? Сейчас Мара всё на свете отдала бы за такую возможность!
Голову будто залили свинцом и запаяли насмерть – так, чтобы ни капли не пролилось. Каждый звук отдавался в ней глухим эхом. Сколько же она вчера выпила?
Странное состояние никак не желало заканчиваться, чем заставило девушку волноваться. Теперь она осознала, что и правда пришла пора вставать. Или проснуться для начала.
Крепко зажмурив глаза, отчего стала видна внутренняя сторона век, Мара осторожно открыла один глаз. Потом другой. От увиденного ей захотелось кричать, но крик застрял в горле.
Куда она попала? В «Криминальное чтиво»? «Молчание ягнят»? Нет, это не её сон! Обычно её снами были «Римские каникулы» или годаровские манекенные ленты с пейзажами Парижа, но никак не остросюжетные триллеры. Мара даже не могла понять, что из возможных вариантов хуже – наотмашь закалывать жертв охотничьим ножом и разбрызгивать кровь направо и налево, как в дешёвых пародиях на фильмы ужасов, или действовать тонко, изощрённо, с особым коварством и жестокостью Ганнибала Лектера.
Она