С этими словами Режиссёр подошёл к Маре и вытащил чёрную, насквозь пропитавшуюся слюной тряпку у неё изо рта. Поначалу та не произнесла ни слова – лишь молча буравила своего насильника взглядом.
– Не хочешь ничего сказать нашим будущим зрителям, дорогая? Понимаю, что слом четвёртой стены – не самый лучший приём для их привлечения, но всё-таки картина у нас назревает феноменальная. Уникальная. Революционная! Так что мы можем позволить себе небольшую роскошь не соблюдать некоторые условности.
Мара продолжала молчать, однако её выразительный взгляд налитых кровью глаз говорил за неё всё. Режиссёр начал сердиться – тот терпеть не мог, когда что-то шло не по его плану. Он ждал как минимум пламенной тирады, слёзной мольбы отпустить – мол, она никому ничего никогда не скажет, только бы он даровал ей драгоценную свободу… Или хотя бы жалких криков о помощи, которых, конечно же, всё равно никто не услышит. Но эта девушка, как всегда, играла по своим правилам. Даже сейчас, в ситуации, когда, казалось, себе дороже было согласиться на всё, что тебе говорит человек, угрожающий твоей безопасности.
– Маржана, ты помнишь, о чём мы с тобой договаривались, перед тем как приехать сюда? Ты будешь говорить, когда я тебе скажу. Что в этом предложении осталось для тебя непонятным? Сейчас я требую, чтобы ты заговорила. Или ты язык проглотила вместе со слюной? Или говорить разучилась?
Ответом на его бессвязный поток риторических вопросов снова был взгляд. Один лишь только взгляд, который был куда красноречивее любых слов. Режиссёр вспыхнул от гнева и отвесил ей пощёчину – ещё сильнее, чем на улице под дождём.
– ТЫ БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ ИЛИ НЕТ, СУКА???
Похоже, броню Мары всё же удалось пробить. Она заговорила. Но заговорила совсем не так, как он этого хотел. Вместо хоть сколько-нибудь внятной речи она смачно плюнула незнакомцу в лицо и, не теряя злобного достоинства в лице, полным вечной мерзлоты тоном произнесла лишь одно слово:
– Мразь.
От долгого молчания голос прозвучал более хрипло, чем обычно – точно после долгого сна. Однако интонация наводила куда больший ужас, чем лёгкая хрипотца.
Этого Режиссёр не мог ей простить. Чёртова девчонка испортила ему весь фильм, обещавший быть его лучшим творением. Он должен был превознести его до небес, создать славу не меньшую, чем у братьев Люмьер, а она!… Ничего особенно не делая, никаких усилий не прикладывая, Мара переключила всё внимание на себя. Сама того не осознавая, она подчинила его картину своим правилам игры, своему, только ей известному сценарию. Она стала звездой фильма, как того Режиссёр и хотел. Но всё же не того он хотел, не такую роль он ей прочил! Ярче всего в своей голове он представлял, как она молит его о пощаде, помиловании, как обещает сделать всё, что угодно, в обмен на свободу, исповедуется поневоле, дёргается в отчаянных попытках вырваться самостоятельно и плачет, и