Хорт принял судьбу одиночки, ещё не зная, что три пряхи-норны куда как горазды на выдумки. Семья Руагора стала его семьёй, он вместе с ярлом воспитывал дочку и сына друга, также оплакивал Фриде, павшую жертвой морового поветрия, едва той исполнилось шесть, не хуже отца гордился успехами Альмонда. Жизнь его тогда текла размеренно до сорока зим, пока богини судьбы не вплели в его холст ещё одну прекрасную нить, Келду, тоже уже немолодую деву щита, что смогла разглядеть в суровом обезображенном великане его внутреннюю красоту. Лицо Хорта тронула улыбка, он вспомнил, как явился тогда к Руагору с просьбой поставить для него собственный небольшой домик, ведь до той поры он жил под крышей ярлова длинного дома в одной из боковых клетей. Обедавший в это время Ярл оторопел.
– Неужто тесно тебе стало под моей крышей или за моим столом, друг, или хулит тебя здесь кто, куском хлеба упрекает?
– Нет, просто свадьба у меня.
– А, ну раз так… –подносивший ко рту выпивку Руагор выронил рог, дико выпучив глаза. – Как свадьба? Ты дуришь, меня чёртов тролль.
– Нет, побратим, я сошёлся с Келдой, не знаю, как так вышло, что она во мне увидела, но мы вместе и скоро пред ликом богов поклянёмся друг другу.
– Садись, дружок, сказывай, – молвил ярл, указав на место подле себя.–Мёда сюда бочонок, трэллы ленивые!– разнёсся над залом окрик Руагора.
Хорт толком и не помнил, как в тот вечер попал на свою койку. А уже на следующий день ярл лично принёс в жертву коня и зарыл его голову на выбранном месте невдалеке от ристалища, где за неполные две седмицы поставили небольшой, но добротный каменный дом с парой сараев. А ещё через месяц Хорт на славище в окружении богов обменялся с Келдой клятвами, но на этот раз с пира, что отмечали всем Лёрствёртом не хуже Йоля дня зимнего солнцестояния, выносили уже Руагора.
– Долгих лет тебе и коротких зим, Хортдоттир, – Голос стражника бесцеремонно вернул Хорта к реальности.
– Уж не с тобой ли мне эти зимы коротать, ага, а щёки не разорвёт, вражин высматривай, а не на баб глазей, вояка, – Этот голос одноглазый узнал бы из тысячи. Сольвейг, что в переводе «солнца луч». Именно так нарек позднюю, но столь долгожданную дочь Хорт. Девчушка, коей шла уже пятнадцатая зима, взяла лучшее от обоих родителей. Высокая, сильная в отца и в тоже время прекрасная, как мать, с такими же густыми, непослушными волосами огненно-рыжего цвета и точёным веснушчатым лицом, с огромными голубыми,