От её улыбки Руагора пробил озноб, ведь в ней не было ни капли жизни, на негнущихся ногах двинулся ярл к вестнице скорби, не сводя взгляда с её лица. Неправдоподобно красивого, словно точёного, чуть худоватого лица с высокими скулами и чуть пухловатыми губами, обрамлённого белыми, словно снег, волосами прямыми волнами ниспадающими на плечи, схваченными на челе серебряным руническим обручем с непроглядным чёрным камнем. Чем ближе подходил ярл, тем сильнее бросались в глаза детали, от которых становилось не по себе. Её кожа была бледна, под стать волосам, словно никогда не чуяла на себе объятий солнца, а губы не пылали, как у других дев, багрянцем – наоборот, отдавали синевой, как у утопленницы. И ещё были глаза, лишённые радужной оболочки, белёсые глаза с крохотными точками зрачков. В эти глаза Руагор не мог смотреть, их пристальный взор словно прожигал до самой глубины души.
– Сильномогучий ярл Руагор, я, право, польщена, какая честь, а я не прибрана, не ухожена, да и одета не под стать случаю, какая досада, – сверкнув ровным жемчугом зубов, вновь улыбнулась вестница скорби, в притворном изумлении оглядев себя, разведя руки в стороны.
– Не на тебя любоваться пришёл, жрица, – буркнул Руагор, уперев взгляд в носки собственных сапог.
– Ну так зачем явился, старик, коли не мной любоваться? – поднявшись, дева подошла почти вплотную к старцу, протянувшему в ответ свёрток.
– Помоги, вестница, прошу.
– А, слыхала, слыхала, захворал малец, ну а я здесь причём, своих богов не хватает? Вон славище ихнее в городке, коли дорогу забыл – подскажу, куча истуканов, отсель видно, к ним и обращайся, чего до меня ноги топтал? Или же на Райсьярен подайся, там дурачьё, что с огоньком играется, в силах помочь.
– Пробовал, не помогли асы, не услышали, а до Райсьярена не довезу, не выдержит плаванья.
– А, эва как, – вновь оскалилась дева. – А мне какая корысть, моя богиня уже коснулась твоего внука, и ей мне перечить не с руки.
– Проси любую цену, чего хочешь, всё отдам.
Сердце старого война яростно застучало в груди от осознания того, что она сможет помочь, что для его внука не всё кончено, надежда ещё есть, и, видят боги, он отдаст всё, что потребуется, но малыш будет жить.
– Да неужели? – продолжала меж тем помощница смерти, скрестив руки на груди. – И что ты, Руагор, сможешь мне дать, чего не сможет моя богиня. Мне не нужны ни власть, ни злато, они мне без надобности, тебе нечего предложить мне. Можешь возвращаться, у меня много дел, ещё ведь тушу надо свежевать, а то запортится, не до твоих мне тягостей.
– Ты смеёшься надо мной, троллья сыть, проклятая ведьма.
Страх Руагора пред ней уступил место бешенству, едва он глянул на девственно чистые руки и меха без единой капли крови. Ни о какой туше и речи быть не могло, откуда – разве что в кошеле на поясе спрятала. Она надсмехалась над ним, тешилась