– Скарлетт, ты же знаешь, мама говорит, что Кэррин еще мала думать о женихах, а ты ей забиваешь голову такими вещами.
– Давай, беги ябедничай, мне плевать, – парировала Скарлетт. – Ты хочешь подольше держать малышку в тени, потому что знаешь: через год-другой она вырастет и станет красивей тебя.
– На сегодня вы проглотите свои язычки, или я дам вам отведать моей плетки, – остерег дочерей Джералд. – Фью-у! Чьи это колеса я слышу? Должно быть, Тарлтоны либо Фонтейны.
По мере того как они приближались к месту встречи с другой дорогой, что спускалась с лесистых склонов Красивого холма, стук подков и скрип коляски делались все отчетливей, и вскоре из-за стены деревьев раздался веселый щебет женских голосов. Джералд, ускакавший вперед, натянул поводья и дал знак Тоби остановиться у слияния двух дорог.
– Это дамы Тарлтон, – объявил он дочерям, просияв всей своей цветущей физиономией, поскольку, кроме Эллен, во всем графстве не нашлось бы дамы, которая нравилась бы ему больше рыжекудрой миссис Тарлтон. – И сама правит. Ах, вот же руки у женщины – как она умеет обходиться с лошадьми! Легкая, как пушинка, и крепкая, как кнутовище, и собой хороша – так бы и расцеловал за все за это. Жалко, что ни у кого из вас нет такого умения, – добавил Джералд, бросив любящий, но и укоризненный взгляд на своих девочек. – Кэррин вообще боится всякой несчастной скотины, у Сью сразу руки как крюки, едва возьмется за вожжи, а ты, котенок…
– Ну, меня-то уж, во всяком случае, ни одна лошадь не сбрасывала, – возмутилась Скарлетт, – а миссис Тарлтон кувыркается на каждой охоте.
– И ключицу ломает, как мужчина, – сказал Джералд. – Ни тебе обмороков, ни охов-ахов. Ну, все, хватит об этом, они подъезжают.
Как только показалась коляска Тарлтонов, Джералд встал в стременах, снял шляпу и взмахнул ею – широко и не без галантности. Коляска была переполнена девицами в ярких одеяниях, с зонтиками и в развевающихся вуалетках, а на козлах, как и сказал Джералд, сидела сама миссис Тарлтон. Для кучера все равно бы места не хватило – четыре дочери, их мамми да еще длиннейшие картонки с бальными платьями. И, кроме того, Беатрис Тарлтон никогда по доброй воле не уступала вожжи ничьм рукам, белым ли, черным, – если ее собственные руки не были подвешены на повязку. Хрупкая, тонкая в кости и такая белокожая, словно огненная масса волос втянула в себя все краски из лица, она обладала тем не менее каким-то даже избыточным здоровьем и неиссякаемой энергией. Она родила восьмерых детей, таких же рыжих и полных жизни, как сама, и все удались – по мнению графства. Она предоставляла им резвиться вволю, но и давала строгие уроки, точно так же, как жеребятам, которых она растила. «Держать в узде, но нрава не ломать» – таков был девиз Беатрис Тарлтон.
Лошадей она любила и понимала, могла говорить о них постоянно и управлялась с ними лучше любого мужчины во всем графстве. Жеребята брыкались в паддоке на лужайке перед парадным крыльцом, дети переворачивали вверх дном весь дом, беспорядочно расползшийся