Мерцание зеркал старинных. Наташа – рождение яркой кометы. Светлана Гребенникова

особая страсть. Я часто меняла наряды. Вышедшие из моды отдавала служанкам. Забавно, что им почти всё было мало, но девушки чуть не дрались из-за того, кому достанется очередное платье. Была я совсем небольшого роста, с очень тоненькой, но ладной фигуркой. Одна из горничных, Глаша, которой мои платья были не совсем впору, все же умудрялась натянуть их на себя. Я весело хохотала, когда она терла в них полы в моей спальне. Застежки на спине трещали, готовые разлететься в разные стороны. Глаша всё время путалась в неудобных юбках и мочила их грязной водой. Поломойка в парче и бархате – это забавляло меня… Разве это значит, что я злая? Вовсе нет! Хотя меня, как правило, такой считали. А мне просто иногда хотелось повеселиться.

      Отдельную полку в гардеробе занимали шляпы. Я не очень любила их носить, скорее отдавала дань моде: примеряла шляпки перед зеркалом, но на улицу почти всегда выходила с непокрытой головой и одной и той же «прической» – распущенными волосами.

      Модные парики я не носила. Бог наградил меня прекрасной шевелюрой! Отец и гувернантки ругались, предлагали собрать высокую прическу, как подобает «настоящей высокородной барышне»… Но я всегда делала только то, что хотела, и если мне что-то не нравилось, ни договориться, ни приказать, ни заставить меня против воли было совершенно невозможно.

      Глава 14. Папина дочка…

      Таким был мирок, в котором я жила, и мне было в нём хорошо.

      Наша с отцом жизнь текла размеренно. Он ходил на службу, я ездила в пансион – в Институт благородных девиц, созданный самой императрицей. Отец уделял моему развитию особое внимание: он считал, что я должна вырасти высокообразованной барышней.

      Я много ездила верхом, правда, после того как я заблудилась в лесу, отец не выпускал меня за ворота одну. Когда он был не на службе, то часто сам сопровождал меня на конных прогулках.

      Моим воспитанием занималась старая дева, мадам Эльза. Как же я ее не любила! Чопорная, нудная и вредная немка всю жизнь прожила во Франции. Воли она мне не давала. При каждом удобном случае старалась назначить наказание.

      А волю я любила, с детства слыла непокорной. И наказать меня было не так-то легко. Я часто убегала от нее на конюшню и пряталась там. Веселилась, сидя в укромном уголке и слушая, как противная воспитательница ищет меня. Она часто проходила рядом с местом, где я пряталась. Спотыкаясь о лошадиную упряжь, мадам по-французски, чтобы никто не понял, кляла меня на чём свет стоит.

      – Какая скверная девчонка, какая дрянная, – бубнила она, изредка переходя на русский. – Не будет из нее никакого толку! Только время зря потрачено.

      Я прыскала в кулачок, сидя в своем укрытии. Отец мой знал это место, но никому о нём не рассказывал, хотя служанки и фрау порой сбивались с ног, когда искали меня. Но однажды, когда я очередной непотребной выходкой довела до белого каления и отца, он отослал всех в дом, а сам пришел на конюшню и за шиворот вытащил меня на свет Божий.

      – Марш