Наслаждение. Этьен Экзольт

от любого уединения с Ларманой, изобретая все новые причины и поводы и так продолжалось до тех пор, пока появившийся на пороге кабинета Кабросс не одарил меня улыбкой сокрушенной и увещевающей, удивляющейся моей нелепой глупости и намекающей на нечто, избегающее моего понимания. С укором он смотрел на меня, сложив на груди руки и вынуждая меня чувствовать себя так, словно совершал я ошибку, обязанную если не разрушить меня, то отнять у меня нечто драгоценное и способное стать неизведанным удовольствием. И я сдался, я согласился на ее просьбу и уже в следующее мгновение после того, как телефонная трубка придавила собой щелкнувшие стальные рычаги сожалел о своей никчемной слабости, признавая следующий день потерянным и потраченным впустую на существо, не заслуживавшее того и не способное ничем ответить на мою отчаянную жертву.

      Условившись встретиться в десять часов утра на лодочной станции «Местераль», я прибыл на место за час до назначенного времени и, пока Кабросс договаривался о лодке, объясняя служащим требующийся маршрут и все прочие условия, нашел себе место на крытой веранде, обнесенной резной оградой и заказал бодрящий холодный напиток из числа иностранных заимствований, ставший неожиданно популярным. Журналы утверждали в его бодрящем и приятно возбуждающем действии, но до сих мне не довелось убедиться в том и потому некоторое время я с опаской смотрел на его пенистую темноту, прерываемую сливочными потоками, медленно кружащуюся в высоком прозрачном бокале, на стенках которого вели свою гонку оставлявшие мутные следы капли, торопливые в гибельном сошествии к тонкой, разбрасывающей по белой скатерти радужные блики граненой ножке. Стоило мне сделать первый глоток, скривившись от горького холода, отозвавшегося ледяной дрожью где-то под черепом, как возле меня появился Кабросс, сообщивший о совершенных им договоренностях и протянувший мне деревянную лакированную табличку с красной на ней девяткой. После этого он покинул меня, обязавшись вернуться к двум часам дня, когда лодка обещала вернуться на станцию. Оставшись в пугающем одиночестве, я неторопливо пил мерзкий напиток, оказывавший свое благотворное влияние. С каждым его глотком я чувствовал себя все более рассудительным, точным в движениях и мыслях, позабытая уже бодрость возвращался к моему взгляду, даруя силу конечностям и вскоре уже рассматривал окружающее с необычной для себя смелостью, пусть и совершая то через дымчатое стекло очков, придававших всему вокруг меня оранжевое затемнение. Почти все столы на веранде были заняты и по большей части присутствовавшие разделялись на пары. Лишь изредка можно было увидеть состоявшие из трех или четырех человек компании, но заметное в них напряжение и беспечные, торопливые, пристальные и смущенные одновременно взгляды убеждали меня в оргиальном их торжестве. Здание станции, одноэтажное строению, обитое белыми досками, с глупой башенкой по центру, прикрытой зеленой черепицей,