Как и всегда, в часы тошнотворной слабости Доминика всё бесило. Он думал о том, что мерцающая вывеска способна вызвать эпилепсию и у более здорового типа, чем он, и что этот вечер добром не кончится. Но если на вывеску усилием воли он мог бы не смотреть, то затыкать уши, чтобы не слышать блеяние Боно, было бесполезно. Он ненавидел U2 всей душой и в лучшие дни, а сейчас Доминику и вовсе казалось, что его жестоко пытают.
– Эрик!
Он собирался крикнуть, но голос подвёл, и вышел лишь невнятный хрип, потонувший в пафосном припеве «Головокружения». Доминик признал, что в этом есть какая-то мрачная ирония, потому что голова его действительно кружилась.
– Эрик, мать твою!
Он постучал стаканом по столешнице, но в гуле голосов и звоне бокалов этого тоже никто не услышал. Бармен наливал пиво и болтал с кем-то на другом конце стойки и, как бы Доминик ни старался, даже головы не повернул в его сторону.
– Чёрт бы тебя побрал, – пробормотал он, утешаясь новым глотком.
Он почти жалел, что не остался дома, пусть это и не закончилось бы ничем хорошим. Здесь, среди людей, он неизбежно раздражался и начинал ненавидеть всё и вся. Публика в «Руинах» никогда не отличалась вкусом или хоть маломальским интеллектом, но несмотря на это Доминик бывал тут не реже раза в неделю. Ему нравился Эрик – мрачный длинноволосый тип, разливавший выпивку с суровостью древнего воина. Они почти не разговаривали, но у Доминика сложилась приятная иллюзия того, что Эрик понимает его лучше других. Во всяком случае, он никогда ни о чём не спрашивал, но безошибочно угадывал, желает ли Доминик напиться вдрызг или всего лишь поддержать хрупкое душевное равновесие кружкой пива. Последнее случалось с каждым месяцем всё реже.
Он взял сигарету и задумчиво чиркнул зажигалкой. Невидящий взгляд остановился где-то среди бутылок с ликёрами. Жизнь его давно катилась ко всем чертям, но Доминик не мог не признать, что в последнее время она заметно ускорилась. Он снова подсел на синт, хотя, казалось бы, успешно слез с него года четыре назад. Видит дьявол, он не хотел, он ведь прекрасно знал, какова цена. Но он также знал, что одна только выпивка его больше не спасает. Сны вернулись, да ещё такие, что он мог проснуться к полудню с искусанными в кровь губами или изжёванной подушкой под боком.
Доминик не относился к тем счастливчикам, кто напивался до беспамятства и блаженно вырубался до утра. Нет, всю ночь он смотрел мучительный сериал, спрятаться или вырваться из которого не было ни малейшего шанса. Его отпускало лишь на рассвете, а чаще всего гораздо позже, когда уже не оставалось ни сил, ни желания продолжать эту жизнь.
Кошмаров не было много лет, и он почти поверил, что избавился от них. Всё чаще случались