– А еще говорят, ваш приятель – содомит. Правда?
– Ну, точно не знаю, – замялся Баумгартен.
– Не лги, сын мой.
– Все может быть! В душу к человеку не заглянешь.
– Забирайте деньги!
– Ладно! Завтра других попов найду!
– Сын мой! На бери такой грех на душу! – посоветовал ему отец Нафанаил.
– Я с Господом без вас разберусь, – отрезал барон, – и Ухтомцева не вам судить!
Священник и монахи перекрестились и, не попрощавшись, ушли.
– Швейцар заснул, что ли? Где мое пальто? – раздраженно спросил Баумгартен.
– Сей момент, сей момент! – Филипп Остапович торопливо спускался по парадной лестнице. – Пальто ваше на печке подсушил, от крови здорово промокло. А вот вычистить не получилось.
– И не надо! Я в нем только до дома доеду и выкину к черту!
Швейцар при упоминании лукавого осенил себя крестным знамением троекратно, а затем подал барону цилиндр и трость.
– Жаль, что всенощное бдение не отслужат, – расстроился Лаевский.
– Не беспокойся! – ответил Баумгартен. – Я сам почитаю Псалтырь. Обойдемся без святош!
– Ты что? Собираешься провести ночь в квартире Ухтомцева? – спросил Владимир.
– Да!
– Ты же ранен?
– Чепуха!
– Я с тобой!
– Нет! – вскричал Баумгартен. – Не надо! Я хочу побыть один!
– Антон! Что с тобой?
– Ничего! Просто устал! И рука болит!
– Во сколько встретимся завтра?
– Ни во сколько!
– А дама? Мы же договорились ее поймать!
– Туда тоже пойду один.
– Почему?
– Потому! Прощайте! – И барон выскочил на улицу.
Лаевский озадаченно посмотрел ему вслед. Потом закусил губу, круто развернулся и пошел к мраморной лестнице, которая вела на второй этаж. Тучин последовал за ним:
– Какая муха укусила барона?
– А ты не понял?
– Нет!
– Дух Репетина заявил, что убийца в гостиной! Убийца знает про даму треф. То есть он из наших!
– Ну и?
– Антон подозревает нас. Тебя или меня! А может быть, и обоих разом!
Глава девятая
Ну и неряха Аксинья! Где глазами не видать, там тряпкой и не протирала – вековая пыль лежала вперемешку с паутиной! Коврики, судя по виду, никогда не чистила – Данила несколько часов их выбивал, пока Катерина с посудой возилась. Ту, что на стол, Аксинья мыла, но только по верхам, донышки салом заплыли. А ту, что в буфете, в четырех водах пришлось отмачивать, Данила умаялся воду таскать. Про кастрюли и сковородки лучше вовсе промолчать. И не стыдно было ей за такую работу деньги брать?
К вечеру Катерина с Данилой от усталости на ногах еле держалась. Присели в прихожей на сундучок, головами друг к дружке, а Моська в ногах пристроился. Поначалу Катерине пес не понравился. Вдруг бешеный или блохастый? Как только Тоннера с Угаровым накормила (свежих щей Катерина еще в деревне наморозила, а на второе подала картошечки