Увлечённо обсуждались новости посёлка и страны в целом. Пётр Степанович, тряся сложенной в трубку газетой, густым голосом говорил: «В газете «Труд» чёрным по белому написано …»
Из подъезда вышла Анна Борисовна, пожелала всем доброго вечера – ей вразнобой ответили и замолчали, глядя вслед.
Дарья Никитична, умастив поудобнее зад, кивнула в сторону ушедшей:
– Хорошо Гольдманша пристроилась – внуча моя, Зойка, дружит с Лизаветой, забегает мальчонке гостинцев занести, и всякий раз видит, что Лизка без передыху убирает, стирает, кухарит. Вот чё я вам скажу – хитрожопая еврейка нашла себе батрачку!
Жена Петра Степановича заговорщицки прошипела:
– Я так боюсь евреев! Они же на свою Пасху христианских младенцев режут и кровь в тесто для мацы добавляют! Теперь не знаю, чего ждать – она ведь как раз над нами живёт. За что нам такое наказание!
– Что ты так переживаешь – у вас младенцев нет. Пусть Лизка боится. – золотозубая тётка цинично загоготала.
Пётр Степанович сплюнул и процедил сквозь зубы:
– У нас в семье говорили: «Где жид проскачет, там мужик заплачет».
Дарья Никитична, подстраиваясь под тон жены Петра Степановича, свистящим шёпотом сообщила:
– А ещё она сидевшая! Шпиёнка! На фашистов работала! У нас так просто не сажают – если человек честный, то он и не боится. Ишь ты, квартиру ей дали! Рибилитация! А кто знает, чё там было.
Золотозубая вдруг вскинулась:
– А что тебе до сидевших?! Каждый третий в стране сидел, сидит или сядет! Если будете так языки распускать, то никакие реабилитации вам не помогут.
Жена Петра Степановича отмахнулась от папиросного дыма:
– Что ты вдруг вызверилась, ты что сидела?
Последняя затяжка, щелчком выброшенная папироса, колючие глаза, поджатые губы процедили:
– Сидела, и что!
Все вдруг увидели на прокуренных пальцах выцветшие буквы В, А, Л, Я, и выглядывавшую из-под короткого рукава наколку – розу с двумя листиками: на одном надпись «Усть», а на втором «Кут».
– Пойдём-ка мы домой, Пирожок, – бывшая зечка подхватила под мягкие бока капризно мякнувшего кота и ушла не прощаясь.
Дебаты затихли, скомкались и поборники очищения общества от евреев разбрелись по домам, только бабушка Ержанчика продолжила сидеть на скамейке, зорко следя за внуком в толпе ребятишек. В разговоре она участия не принимала, чувствуя неприязнь к тому, о чём говорили, вступить в спор так и не решилась.
После обильного ужина Пётр Степанович отправился в спальню, долго крутился в постели – никак не получалось удобно лечь. Набитый под завязку желудок давил, затрудняя дыхание, в боку кололо.
– Наташа, накапай валерьянки, уснуть не могу, – он приподнялся на подушке. Жена в ночной рубашке вышла из гостиной, неся мензурку. Они давно спали в разных комнатах.
Мешал появившийся откуда-то аромат ладана, да такой крепкий, что перебивал все запахи квартиры.