Если я за три года в гражданской авиации худо-бедно научилась воспринимать регулярно падающие по всему миру самолеты в соответствии с принципом «чему быть, того не миновать», то мама каждый пустяковый инцидент, красочно освещенный вездесущими телевизионщиками, пропускала через себя и проецировала на мою работу. Срывающимся голосом он рассказывала мне, как где-то в богом забытых гребенях совершил аварийную посадку почтовый самолет (благополучно, совершил, между прочим), или как один несовершеннолетний идиот пытался ослепить пилота лазером (безуспешно, конечно же), или, что еще веселее, как птичка в двигатель попала (мир ее праху, чего уж тут)… Одним словом мама знать не знала, какие страсти-мордасти творятся у нас на борту буквально в каждом рейсе, и что среднестатистическая стюардесса гораздо больше боится облиться кипятком на рационе, чем попасть в аварию, а еще она периодически вдруг проявляла поразительное невежество и на полном серьезе советовала мне внести в авиакомпанию рационализаторское предложение по поводу массового обеспечения всех пассажиров парашютами. На чем основывалось типичное обывательское заблуждение о том, что протиснуться в иллюминатор в полной экипировке и сигануть с высоты одиннадцать километров при температуре в пятьдесят градусов ниже нуля – это отличный способ освежиться в утомительном полете, я толком не понимала до сих пор, но, когда подобные перлы выдавала мать стюардессы, впору было хвататься за голову. Сколько бы я не внушала маме, что летать не так уж страшно, она категорически отказывалась от бесплатных билетов, которыми нас ежегодно поощряло руководство «Авиастара» и по старинке колесила на поезде, предпочитая даже ко мне в гости сутки пилить в душном вагоне, вместо приятного путешествия на комфортабельном лайнере. Но сегодня мамины кошмары воплотились в реальность: она отлично знала, что я должна была лететь в Штутгарт, и ей даже не нужно было дожидаться обнародования списка членов экипажа. Наверняка, мама до последнего будет верить, что я осталась на земле в резерве, или меня срочно перекинули в другую бригаду, или что именно я окажусь единственной спасшейся в авиакатастрофе, как та знаменитая стюардесса с югославского самолета, пережившая падения с десяти тысяч метров. А потом, когда надежда угаснет, мама начнет винить в моей смерти весь мир, позвонит отцу, с которым не общалась уже лет двадцать, напомнит, что это он поддержал мое решение пойти в бортпроводники, но больше всего мама будет обвинять себя саму. Это ведь якобы она не уберегла меня от опрометчивого выбора профессии, это ведь она не настояла, чтобы я вышла замуж за свою школьную любовь и устроилась на нормальную, «земную» работу… А теперь от красавицы-умницы-спортсменки-комсомолки Доры останется лишь скромная могилка на кладбище: ни котенка, ни ребенка, ни особо яркой судьбы. Просто еще одна трагически погибшая стюардесса.
Родителей было жалко до слез, а сколько всего мам