Был уже вечер, и тусклое простуженное солнце за пеленою туч, медленно уходило за горизонт, превращаясь в холодные сырые сумерки. Урсула сжала виски пальцами, тихо застонала, шумно выдохнула – воспоминания обрушились бушующим и пенным потоком, прорывая черную блокаду сна, как волны реки ломают дамбу. Если она помнила не все, то почти все, и именно это было самым ужасным. Она инстинктивно потянулась к упаковке таблеток, которые последние тридцать часов дарили ей блаженное забвение, но тут же отдернула руку.
Где-то на грани сознания она различала шаги по комнатам, слышала голоса людей в ее доме. Кажется, прежде чем отключиться, она обзванивала родных и друзей. Но сколько их и кто сейчас рядом? Звон стекла прозвучал так же резко, как удар кнута. Она обернулась.
Кальвин, чье лицо было белее листа бумаги на столе, рассеянно наблюдал за ней, держа в руках бутылку виски.
– Звонил помощник комиссара, Урсула, – проговорил он, растягивая слова, и она поняла, что Кальвин мертвецки пьян, – Он просит тебя приехать завтра на опознание Катрин. Но есть и еще кое-что. Он сказал, что их специалистам удалось найти что-то важное на записи видеорегистратора. Кристиан говорит, что ему нужна твоя помощь. Что это может быть?
– А какая разница? – сказала ему Урсула.
4
Утром следующего дня Урсула поняла, что перестала что-либо чувствовать. Она отвечала на вопросы родных и друзей, говорила с полицией, даже заехала в ритуальное агентство, где долго листала список предложений, выбирая гробы, оградку, декоративные клумбы, стиль газона и вид памятника, но совершала это чисто механически, не запоминая порядок действий. Весь мир вокруг нее превратился в разросшееся ледяное царство, которое сжималось вокруг маленького тлеющего уголька внутри нее самой. Когда умирает кто-то близкий, ты выгораешь изнутри. Иногда навсегда, иногда – на время. Она почти ничего не ела и не пила за последние двое суток, но не испытывала ни жажды, ни голода. Чудовищная сонливость, вызванная приемом успокоительных, заставляла ее жить и действовать в вакууме – все вокруг воспринималось как сквозь толщу воды, а слова и фразы слышались гулко и смазано, точно через вату.
Она прибыла в морг задолго до встречи – не могла оставаться дома, среди чужих людей, нацепивших на свои лица маски сочувствия. Урсула бродила по внутреннему парку больницы, сидела на лавочке, бесцельно вглядывалась в цветы и деревья по обеим сторонам маленькой террасы, словно хотела что-то понять или вспомнить. Помощник комиссара приехал только через сорок минут – выражение скорби с его лица так и не сошло, и Урсула подумала, что он носит его, как театральный грим, нанося кисточкой поутру.
Сперва она хотела приехать в морг с Эвой или Кальвином, но Эва была занята на работе, а Кальвин снова оказался мертвецки пьяным. Этим утром она нашла его полулежащим в кухне с очередной бутылкой виски. Ничего вразумительного от него так и не удалось добиться.