Агэпито усердно боднул головой.
– Понял, дон Педро!
Дон Педро ушёл к себе, а слуга божий прошёл в темницу, притворив за собой дверь. В камере царил сумрак. Её освещало лишь маленькое оконце, размещённое под потолком. Дронов с трудом рассмотрел затворницу. Она сидела на грубо сколоченной скамье и отрешённо смотрела в пол. На вошедшего монаха не обратила никакого внимания.
Глеб подошёл к ней и легонько прикоснулся к её плечу.
– Дитя моё, как тебя зовут?
Девушка подняла голову. Дронов поразился её красоте. Её густым и тёмным волосам, которые рассыпались по плечам. Её огромным, синим глазам, в которых застыла тоска. Её чистому, юному лицу, которое словно окаменело.
Пухленькие губки едва шевельнулись.
– Изабелла…
У Дронова сжалось сердце, но он продолжал разыгрывать роль «святого» отца.
– Скажи мне, дочь моя, в чём обвиняют тебя? Неужели только в том, что ты такая красивая?
В глазах девушки отразилось удивление. Она не ожидала услышать из уст святого отца такую ересь.
– Меня обвиняют в том, что я лечила людей травами.
– Кто научил тебя этому искусству?
– Бабушка…
– Бабушка? И её душу, за это занятие, святая инквизиция тоже очистила огнём, так, дитя моё?
Узница покачала головой.
– Она лечила тайно. Святая инквизиция о том не ведала.
Монах тихо, но твёрдо произнёс:
– Дочь моя, именем господа нашего, милостивого и всемогущего, я опускаю тебе твои грехи. Все, разом. Теперь ты чиста, как ангел и веди себя дальше, как он. Кротко и смиренно. Договорились, дитя моё?
Узница хлопнула длинными ресницами.
– Хорошо, отец мой.
Монах подошёл к двери и тихо обратился к стражнику:
– Агэпито, сын мой, войди в темницу. Ты сейчас послужишь промыслу господню.
После того, как богобоязненный охранник охотно вошёл в темницу, слуга господний плотно притворил дверь и протянул к нему руку.
– Сын мой, дай мне ключ от темницы.
Стражник, не задумываясь, отдал ключ. Монах удовлетворённо кивнул головой. Но следующая фраза святого отца повергла бедного тюремщика в смятение.
– А теперь, сын мой, ты должен поделиться с ближним своим рубахой своей. И зачтётся тебе это и здесь, на грешной земле, и там, на небесах.
В недалёких глазах стражника обозначилось полное непонимание.
– Я, по убожеству своему, не могу постичь высокого смысла слов ваших, святой отец. Скажите проще, чтобы я понял вас.
Монах едва заметно усмехнулся.
– Хорошо, сын мой. Садись на скамью и раздевайся. Снимай башмаки, мундир и головной убор. А всё, что было под мундиром, я милостиво разрешаю тебе оставить на себе.
Сурово посмотрел в бегающие от испуга и изумления глаза стражника.
– Теперь ты понял, что от тебя требует промысел господень?
У стражника