Филипп опустил голову. Больше до самого дома отец не проронил ни слова.
В гостиной, где с книгой в руках сидела Мария Платоновна, он швырнул на кресло охотничий кафтан и молча двинулся наверх. Но на середине лестницы остановился, обернулся к жене и раздраженно произнес:
– Сударыня, потрудитесь объяснить моему сыну правила бального этикета на всякий случай. Как то, что, входя в залу, он должен приветствовать хозяев и дам. Что он обязан танцевать с любой дамой, его пригласившей, невзирая, нравится та ему или нет. Что во время танца он не может повернуться к ней спиной и удалиться незнамо куда. Что приглашать понравившуюся даму более трёх раз за вечер – есть моветон. Что пожимать руку во время танца или снимать перчатки – неприлично. Скорее всего, ему невдомёк все эти премудрости.
И, круто развернувшись, князь вихрем взлетел по лестнице. Через несколько секунд бабахнула дверь его спальни, и «Санкт-Петербургские Ведомости»35, лежавшие на шахматном столике в углу, с шелестом упали на пол.
Филипп не смел поднять глаз, чувствуя, как полыхают щёки.
– Что вы натворили?
– Самовольно ушёл с охоты.
Он ожидал ахов, охов и причитаний, а возможно, и упрёков, но мачеха вдруг обняла его.
– Не расстраивайтесь, мой мальчик. Это мы виноваты. Нам следовало предупредить вас, что такое нынешняя охота. Ну что уж теперь… Бог даст, обойдётся.
Она вдруг тихо рассмеялась, и Филипп взглянул с изумлением.
– Ваш отец в ярости! – В голосе княгини слышалась искренняя радость. – Я никогда его таким не видела. Мне казалось, он настолько погрузился в тягостные мысли, что его уже ничто не трогает. Оказывается, он ещё может сердиться. А значит, сможет и радоваться, если будет чему.
На бал, что давал граф Миних, выехали в десятом часу. Отец был сумрачен и молчалив, мачеха, наоборот, весела и очень хороша собой.
Особняк графа встречал гостей роскошной иллюминацией. Поднявшись на крыльцо, Филипп очутился в восточной сказке – мраморный пол передней, крыльцо и даже ступени устилали пышные персидские ковры. Балюстраду широкой лестницы оплетали гирлянды экзотических цветов, испускавших тонкий аромат.
В огромной зале, куда следом за вереницей гостей вошли Порецкие, сияло всё: узорный паркет, стены в богатой позолоте, огромные под потолок зеркала, люстры пышнее, чем паникадила в кафедральном соборе. Тысячи свечей белого воска горели в канделябрах.
Людская река, втекая в зал, впадала в море. Там в сверкающем водовороте кружились дамы в роскошных платьях, осыпанные драгоценностями господа в напудренных париках. Яркостью и многоцветием их наряды не уступали оперению диковинных заморских птиц.
Отец и мачеха раскланивались со знакомыми, представляли Филиппа, и тот, будто учёный