Портрет Дориана Грея. Перевод Алексея Козлова. Оскар Уайльд

шаг назад, и присутсвовавшие заметили, что на его щеках на мгновение полыхнул румянец удовольствия. В его глазах искрилась радость, как у малденца, первый раз в жизни увидившим своё отражение в зеркале. Потрясённый, утратив на время способность двинуться, видя, что Холлуорд говорит ему нечто, он не воспринимал значение слов. Явление пред ним его собственной красоты было для него просто небесным откровением. Раньше он не принимал комплименты Бэзиля Холлуорда всерьёз, они представлялись ему преувеличенными проявлениями дружеского участия, игали его ущей, он выслушивалих вполуха, подсмеивался над ними и тут же забывал. Впечатления они на него не производили. Затем явился лорд Генри со своим завораживающим панегириком юности, а вместе с ним – и с приговором существованию вечной молодости. Эти странные вещи взволновали Дориана, и вот, когда он увидел собственную красоту в зеркале картины, ему как вспышка, открылся сокровенный смысл проповеди лорда Генри. Что спорить, когда-нибудь наступит день, когда лицо его состарится и поблекнет, его скроют морщины, глаза потухнут и выцветут, его спортивная фигура скрючится и станет уродливой. Алые губы выцветут, и золото кудрей превратится в пепел. Время, раздвинув горизонты его души, испоганит его тело. И наконец оно станет мерзким, отвратительным, неуклюжим.

      Эта мысль, как остро наточенный кинжал, больно ударила его в сердце, и острая боль заставила зазвенеть самые глубинные струны его души. Глаза его помутнели, как огромные аметисты и заволоклись пеленой подступающих слез. Ему показалось, что ледяная рука покойника сжала его сердце.

      – Вы, я вижу, не в восторге от вашего портрета? – наконец осведомился Холлуорд, как будто слегка обиженный долгим молчанием Дориана.

      – Разумеется, он не может ему не нравится! – сказал лорд Генри.

      – Да и кому такое чудо может не понравится! Это одно из самых великих творений современного искусства. Я готов отдать за него всё, что вы не попросите. Этот портрет должен быть в моей коллекции.

      – Он не принадлежит мне, Гарри!

      – И кому он же он принадлежит?

      – Разумеется, Дориану! – ответил художник.

      – Счастливчик!

      – Это более, чем печально! – прошептал Дориан Грей, не имея сил отвести глаза от собственного изображения. – Невероятно печально! Старость найдёт и меня, я превращусь в уродливого старца, стану отвратительным карликом, а этот портрет будет вечно юным. На нём всегда будет цвести этот прекрасный июньский день! Всегда! О, если бы всё было наоборот! О, если бы я мог всегда остаться юным, а мой портрет старился бы вместо меня! Это… то… Только за это я отдал бы даже жизнь, отдал бы всё на свете! Я бы ничего не пожалел! Душу бы продал!

      – Сомневаюсь, что вам, Бэзил, такая сделка пришлась бы по вкусу! – засмеялся, лорд Генри. – Ох, и не выносима бы стала ноша художника-творца!

      – Я протестовал бы против этого всеми фибрами души, Гарри, – сказал Холлуорд.

      Дориан Грей как будто стал приходить в себя, потом втрепенулся,