К полудню они оказались на столовой горе, где когда-то было ранчо, а теперь среди камней виднелись столбы бывшей ограды с остатками колючей проволоки, какой нынче уже нигде и не встретишь. Проехали покосившийся амбар, потом останки старинного деревянного ветряка, покоившиеся среди валунов. Нигде не останавливаясь, они неуклонно продвигались вперед. Из низин вылетали спугнутые ими утки. К вечеру они спустились к заливным лугам-красноземам и вскоре подъехали к городку, носившему имя Роберта Ли.
Подождав, пока шоссе очистится от машин, они перевели лошадей через деревянный мост. Река была рыжей от глины. Проехали по Коммерс-стрит, свернули на Седьмую, потом оказались на Остин-стрит и, миновав банк, спешились. Привязали лошадей у кафе и вошли.
Появился хозяин, чтобы взять заказ. Он обращался к ним по именам. Отец оторвался от меню, которое изучал:
Давай заказывай. Не торчать же ему перед тобою час.
А ты что возьмешь?
Пирог и кофе.
А с чем у вас пироги? – спросил Джон-Грейди хозяина, тот обернулся к стойке и, прежде чем ответить, долго разглядывал образцы.
Закажи что-нибудь посущественнее, посоветовал отец. Ты же ничего не ел.
Они сделали заказ, потом хозяин принес им кофе и вернулся к стойке. Отец вытащил из кармана рубашки сигареты:
Ты думал насчет Редбо? Где будешь его держать?
Еще бы. Конечно думал, сказал сын.
Уоллес, может, разрешит тебе чистить денники и кормить лошадей. Договорись с ним.
Ему это не понравится.
Кому? Уоллесу?
Нет. Редбо.
Отец молча курил и смотрел на сына.
Ты еще видишься с той девицей из Барнетта?
Джон-Грейди покачал головой.
Она тебя бросила или ты ее?
Не знаю.
Значит, она тебя.
Выходит, так.
Отец кивнул и снова затянулся сигаретой. За окном проехали двое верховых. Отец и сын проводили их изучающими взглядами. И седоков, и их лошадей. Отец взял ложку и стал мешать ею в чашке, хотя мешать было нечего, потому что он пил кофе без молока и без сахара. Потом вынул дымящуюся ложку и положил на бумажную салфетку, поднял чашку, поглядел в нее и сделал глоток. Затем снова повернул голову к окну, хотя смотреть там было уже не на что при всем желании.
Мы с твоей матерью по-разному относились к жизни, начал он. Ей нравились лошади. Я думал, этого достаточно, чтобы жить на ферме. Что лишний раз показывает, какой я был дурак. Я думал, она с возрастом позабудет всякие свои капризы. Правда, может, это только мне они казались капризами… А война тут не виновата… Мы поженились за десять лет до войны. Потом она уехала. Причем надолго. Когда уехала, тебе было полгода, а вернулась, когда тебе исполнилось три. Ты, конечно, кое-что об этом слышал… Зря я в свое время не рассказал тебе все. Мы расстались. Она жила в Калифорнии. За тобой присматривала