Штерн, и без того бывший ценителем женской красоты, был совершенно очарован, Лиховцев тоже смотрел на прекрасную болгарку во все глаза, и даже скромняга Гаршин не мог отвести своего взора. А когда она начинала петь, им и вовсе казалось, что они в раю и внимают музыке горних сфер. Когда же она закончила, молодые люди просто сбили себе руки, бешено аплодируя артистам.
У Николаши оставалось еще несколько монет, и он пошел вперед кинуть их в лежащую перед музыкантами шапку, а Алексей с Всеволодом снова присели, обмениваясь впечатлениями. Вдруг оглянувшись, Гаршин заметил, что совсем рядом от них сидит Будищев и, не отрываясь, смотрит на девушку. Затуманенный взгляд его скользил по извивам девичьей фигурки, будто раздевая ее. Все это показалось Всеволоду таким неприятным, что он непроизвольно дернулся.
– Что с вами? – удивился Лиховцев и, заглянув ему за плечо, увидел Дмитрия.
– Ничего, – нервно ответил тот, но было поздно.
– Будищев, это вы? Идите сюда, – позвал приятеля Алексей.
– Привет, – не слишком приветливо буркнул тот, будто его застали за чем-то постыдным, но все же подвинулся.
Они обменялись рукопожатиями и сели рядом. Через минуту вернулся Штерн и, широко улыбаясь, вздохнул:
– Господи, боже мой, но ведь чудо, как хороша!
– Мы просто давно не видели женщин, – криво усмехнулся Дмитрий, – поэтому любая кажется нам красавицей!
– Вы не справедливы, друг мой, девушка действительно премиленькая!
– Может быть, – не стал спорить Будищев.
На самом деле, все время, пока юная артистка пела, перед его глазами было ужасное видение, той, другой девушки, которую ему показал отец Григорий. Мысль о том, что над этой красотой могут так же надругаться башибузуки, показалась ему настолько невыносимой, что он готов был бежать без оглядки прочь, но не мог оторвать от нее глаз. Он смотрел на ее прекрасное лицо, высокую грудь, ясно видел, как на шее бьётся жилка. Она пела, а ему казалось, что вот-вот откуда-то выскочит турок, взмахнет кинжалом и чиркнет по этой жилке…
Эта мысль так ясно вертелась у него в голове, что, когда приятели его отвлекли, ему отчего-то стало так не по себе, будто он оказался в чем-то виноват, чего-то не смог, не успел. Чувство это было непривычным и неприятным, так что хотелось что-нибудь сломать или наговорить кому-то гадостей, с тем, чтобы непременно после этого подраться и выгнать из себя это.
– Хороша, чертовка! – прошептал Николаша, слушая очередной куплет.
– Угу, так и схватил бы за сиськи, – зло отозвался Дмитрий и, решительно поднявшись, зашагал прочь, не забыв прихватить с собой пулелейку.
Штерн