– Еще раз очень и очень вас благодарю за предложение, которого принять не могу.
Лизанька рассердилась.
– Почему не можете? Это упрямство, каприз, ребячество, мелкое самолюбие.
– Право, я не думал оскорбить вас. Я совершенно искренно и от души вам благодарен. Но не от меня зависит исполнить ваше доброе желание. К тому же я слишком хорошо знаю свое сложение и убежден, что здесь я выздоровею гораздо скорее. Я ведь и теперь уже не болен, – прибавил он после паузы, – я только слаб еще очень. А холод отлично укрепляет…
Богдану, в сущности, ничто не мешало принять предложение Лизаньки, кроме какого-то мелочного довольно чувства, в котором он сам не давал себе хорошенько отчета и в котором не хотел признаться Лизаньке. Тем не менее, ему доставляло очевидное удовольствие ее видеть, и она сама очень хорошо это замечала.
Несколько раз она навещала его, то вместе с мужем, то с доктором. Товарищ Богдана по квартире тоже присутствовал при этих свиданиях. Это был скрытный донельзя, придавленный жизнью и всякими невзгодами молодой еще очень человек. Он познакомился с Богданом в классе, где они рисовали в академии. Потом, когда молодой герой наш очутился в совершенной крайности, без квартиры с одним двугривенным в кармане, Макаров, так звали бедного художника, приютил его в своей комнате. Через несколько дней Богдан заболел. Макаров уступил ему единственный диван, бывший в его обладании, а сам спал на полу, подмостив под себя какое-то подобие одеяла.
Лизанька не могла удержаться от слез, когда Богдан рассказывал ей об этом поступке своего нищего благодетеля и друга. Она просила Богдана взять у нее незначительную сумму денег для себя и для своего друга. Богдан согласился взять у нее десять рублей серебром в надежде расплатиться с этим единственным своим долгом скоро по совершенном выздоровлении. Стретнев и жена его приняли весьма горячее участие в судьбе молодых людей. Они расспрашивали Богдана, как он дошел до этой крайности. Богдан рассказал им, что, рассорившись с отцом, он стал стал давать уроки. Все это давало ему хотя ограниченный, но достаточный для него доход. В несколько месяцев он успел даже отложить кое-какую сумму. И тогда, бросив все позабытые дела, принялся за картину. Расчет его оказался неверным. Он скоро издержал все, что у него было, на краски, на натурщиков. А картина все еще не была готова. Стретнев предложил Богдану выхлопотать для него какое-нибудь место. Богдан не принял и этого предложения. Это огорчало и сердило Лизаньку.
– Что же за упрямство такое? Вы непременно хотите умереть с голоду?
– Нет, но я не считаю это худшим из зол, которые могут со мною случиться.
Потом он успокоил ее насчет своего положения.
– Дня через два или три, – говорил он, – я буду в состоянии выходить из дому. Тогда приищу себе опять какие-нибудь занятия. Соберу сколько-нибудь денег и