– Ох, прямо надо, – хлопает себя по груди папа. – Эта тяжёлая участь привлекательных людей.
Ребекка смеётся этому чуть громче обычного – снимает напряжение от недолжи перед прозорливой Эди. Она быстро набивает рот едой, и хотя это обычная любовь между маминой едой и Ребеккой, даже Чип уже догадался, что она просто себя затыкает. Вместе с едой она прожёвывает волнение.
– А вы как? Как ваши дела, как… всё?
Можно ли сделать неловкость осязаемой? Ребекка на пути к успеху. Обычная Ребекка спросила бы, не заболела ли опять спина мистера Галица и не подсмотрела ли миссис Галица новый рецепт кофе в платном журнале. За десять лет знакомства она научилась не дрожать в компании взрослых Галица, насколько может быть комфортно подростку с людьми за пятьдесят. Именно это не сходится с Ребеккой нынешней, которая, словно на похоронах, боится специфицировать вопрос. Только с собственной тайной она, может, и справилась бы, но прятать своё знание о пожаре ей не удаётся. Слишком много для открытой Ребекки.
– А, – отмахивается папа, отпивая пиво. – Как дорогу на Западном шоссе отремонтировали, похуже с клиентами стало. Хоть сам иди молотком долби!
Похоже, он действительно не замечает. Выбирает не замечать. Ребекка для них последний зритель, и никто не стремится прогнать дымку иллюзии простым взмахом руки. Поэтому Ребекка внимательно слушает, поэтому папа живо рассказывает, поэтому мама держит уголки губ приподнятыми. Под шумок Эди бросает Чипу за скатертью пару кусочков мяса, но он всё равно обижено скулит.
– Вот скандалист, – вздыхает мама, откидываясь на стул – сегодня пиво расслабило её особенно быстро. «Потому что она почти не спала».
– А это всё потому, что ты его разбаловала, – наглоупрекает Эди.
– Да неужели, – вытягивается мамино лицо. – А кто же кормит его под столом прямо сейчас, когда мы разговариваем?
– Я вынуждена подстраиваться под режим этого дома, – ахает дочка, но руку из-под стола не убирает, пока Чип не доест.
– Это очень смешная история, Эди, – строго указывает ей мама, но в глазах смешинки, когда она поворачивается к Ребекке: – Однажды, в детстве, я отобрала у неё книгу, чтобы она не читала после отбоя, так на утро у моего стула не оказалось ножек. Как четырёхлетний ребёнок вообще может выдрать ножки стула?
– У меня ген упрямствадоминантный, – зыркает Эди на отца, а тот молчит и, будучи плюшевым, тщетно силится выглядеть сурово. – Спасибо, мама, спасибо, Бастер Китон. Нам пора, подростковые дела не ждут.
– Но я не доела… – тихо вставляет Ребекка, которую никто не слышит.
– Ни на секунду тебе не верю, – заявляет мама, но, конечно, отпускает. Держать Эди в стороне от её совсем-не-подростковых дел ей никогда не удавалось.
Втроём они прорываются сквозь лабиринт влажных, свежих простыней, ослепляющих на солнце. Эди блуждает среди них, окутанная любимым химозным запахом порошка, чуть дольше нужного, в ладонях мимолётного ребячества, а Ребекка едва за ней поспевает, и Чип, виляя хвостом, носится по пятам.
– Догоняй! – выбегая