Между тем, время шло, и надо было что-то предпринимать – возвращаться в отель несолоно хлебавши и заваливаться на кровать в гробовой тишине не хотелось. Здесь, во дворике античного стиля, собралось не меньше полусотни людей, одни иностранцы, и никто не галдел и не наступал на ноги. Я осторожно просочился сквозь толпу ко входу в музей. Сбоку от дубовых дверей, за которыми начинался осмотр, гостей предупреждал запрещающий стикер перечёркнутого мобильника – забудь мобильник, всяк сюда входящий, а заодно пломбир и чемодан. Толпу отделяли от дверей три работника музея – мужчина лет тридцати и две девушки в униформе туристического бюро – синих теннисках и жилетах с бейджиками, мужчина был в чёрных брюках, девушки – в белых. Сотрудник, принимавший новую стихийно формируемую группу посетителей, замерших в ожидании, обратился ко всем:
– Attention please! The English speaking group of twenty persons is invited to enter the museum.1
Немцев что ли не набралось? – подумал я и отошёл в сторону, чтобы подождать и вникнуть в обстановку. При таком разноязычии туристов сюда не так-то просто попасть. Я присмотрелся к одной из девушек в униформе, стоявшей у входа в музей. Это была изящная блондинка лет двадцати трёх- двадцати пяти. Где-то я читал, что в старину германские войны нередко возникали из-за женщин, которых враги похищали, насиловали и насильно выдавали замуж. Чтобы остановить кровопролитие, родоначальники древних кланов приказывали нещадно убивать красивых девочек в младенческом возрасте, например, сбрасывая их