– О! Так у тёти Любы сын не Санька ли был? Я его знаю, баянист хороший. Две дочки у него ещё были, постарше меня. Пил, помню, Санька… сильно. Давно помер уже…
– Было такое, – согласился я.
– Матрёна… Матрёна. Точно. А ведь прабабушка моя кумою ей была. Я прабабушку свою, правда, не застал, но на могилку её с бабушкою ходил. Так там, недалеко совсем, видел Матрёны памятник – пирамидка такая деревянная со звездой, и к ней мраморная доска, не маленькая, пошире пирамидки, приделана была, с фотографией. У бабушки моей память хорошая была, Екклесиаста вон чуть не наизусть помнила. Да… Так она могилку Матрёны вашей мне показала, и даже целую легенду о ней рассказывала, и не раз – как на Пасху на погост ходили. Думаю, ей самой эта легенда нравилась… Может, покурить выйдем? Что-то уже… проветриться хочется.
Я согласился, хотя и не курю. Сидеть на месте надоело, да и про легенду заинтриговало, и даже польстило – всё-таки приятно, и даже волнует, что близкого тебе человека, спустя много лет – да что уж там, много больше сорока прошло – помнят, и даже легенды про него слагают.
Мы протиснулись между столиками, миновали невеликий хоровод вяло движущихся в ритме звучащего блюза томных дам, устроенный на единственном свободном месте у входа, отыскали в тесной гардеробной свои куртки и вышли на крыльцо, укрытое нешироким козырьком. Влажный прохладный воздух, ещё хранящий терпкий аромат недавно опавших листьев, проник в лёгкие. Тёмные силуэты лип, выстроившихся вдоль улицы, были тщательно прорисованы, будто искусным гравёром, красноватым светом фонарей, подсвечивающим низкие тяжёлые облака. Ноябрьская ночь, подобно текстам Екклесиаста, щедро дарила ощущение печали и даже безысходности.
– Угощайтесь…
– Я не курю.
– Правильно. А я вот – никак…
Между глубокими затяжками Николай держал сигарету над стоящей у входа урной, аккуратно и своевременно стряхивая пепел на стальную решётку, словно извиняясь за такое своё слабоволие.
Дождь к ночи явно усилился. Метрах в шести от нас на дороге накопилась солидная лужа, и проезжающие изредка машины каждый раз поднимали искрящийся в свете фар фонтан брызг, не рискуя приблизиться к сплошной осевой. Брызги опасно летели в нашу сторону и разбивались о тротуар совсем близко. Поначалу мы каждый раз с тревогой поглядывали на дорогу и, при приближении автомобиля, отступали на полшага к стене, но вскоре убедились в безопасности происходящего.
– Так что там за легенда? – наконец напомнил я взглянув на Николая, задумчиво глядящего куда-то совсем уж далеко.
– Что? Ах, да… Бабушка так рассказывала. Матрёна сама не из Татарников была, а из Кержинки, это километрах в четырёх… Там у нас интересно всё, вперемешку. Скажем, Татарники москальские, а Кержинка хохляцкая. И по всей округе так. Но ничего, дружно жили…
– Да-да,