– Да, – соглашался он и для себя, чтобы окончательно успокоиться, повторял шепотом: – Не прыгнула, не прыгнула!
– Ну, ничего, потом на завод устроилась, паек стала получать, чужие люди ее приютили… Тифом вот только заболела очень сильно. В больнице лежала… Все думали – умрет. Когда кризис наступил, в бреду села на постели, косы распустила – густейшие были косы, черные – и запела сильным голосом песню, которую сроду не знала:
Отворите окно, отворите,
Мне недолго осталося жить!
Еще раз на свободу пустите,
Не мешайте страдать и любить…
Все металась в бреду, просила, чтобы косы не стригли, боялась, что в гробу будет некрасивая лежать… Куда там, все равно остригли… Потом они отросли, косы, но уже не такие густые, как прежде.
Мать снимала фартук, насухо вытирала тряпкой кухонный стол и ставила на него пишущую машинку. Это значило, что мальчику теперь – спать, а ей – работать.
Он лежал под теплым стеганым одеялом. За окном зловеще дыбился горбатыми ветвями терновник, окаянное дерево. Буква Я в сплетении веток шагала, шагала, конца не было ее пути… «Отворите окно, отворите, мне недолго осталося жить…» – сильным голосом неизвестную песню… И косы остригли, не пожалели. Какие там косы, когда у всей страны кишки вываливались… Мать там за стеной стучит, стучит… Сгинет когда-нибудь эта многоголовая, хвостатая, когтистая Левая Работа? «Отворите окно, отворите…». Отворите окно…
…В субботу днем, часа в три, за ним приходил отец. Мальчик ждал его с тайным нетерпением. Отец был праздником, отец – это парк, качели, аттракцион «Автокросс», мороженое в стаканчиках, жвачки сколько душа пожелает, карусель и никаких скандалов. Но от матери надо было скрывать это радостное нетерпение, как и все остальное, касающееся его отношений с отцом. О, здесь мальчик был тонким дипломатом.
– Давай я оденусь, и буду встречать его во дворе, – предлагал он матери небрежно-скучающим тоном. При ней он никогда не произносил ни имени отца, ни слова «папа».
– Успеешь, – хмуро бросала она, выглаживая его рубашку. Он помалкивал, боялся ее раздражать. Встречаться с отцом во дворе было несравненно удобнее, чем здесь, при матери. Во-первых, не нужно им лишний раз сталкиваться, от этого одни неприятности. Мать вообще опасна при таких встречах, да и отец, несмотря на свою выдержку, нет-нет да срывается на выяснение каких-то дурацких вопросов. Например, в прошлый раз, когда мальчик не успел выйти во двор к положенному часу и отец позвонил в дверь, завязался между ними отрывистый нервный разговор о его, мальчика, воспитании. Слово за слово – и напряглась, налилась свинцовой ненавистью мать, негромко и враждебно цедил сквозь зубы отец:
– Ну что ты смыслишь в воспитании, ты хоть Спока читала?
– Нет! Зато я читала, чего ты не читал – Чехова и Толстого.
Непонятные слова, непонятный разговор. Две холодные враждебные стороны, и он между ними – изнывающий и бессильный.
Да,