Я не скоро успокоился, но все-таки нашел в себе силы взять себя в руки, даже осознавая, что только что произошло. Стало стыдно, но уже не так больно.
– Мне… мне, наверное, надо домой… Уже темнеет…
– Вы позволите мне проводить вас?
Я только согласно кивнул. Какой у меня был выбор?
– Простите мне мою несдержанность… – я попытался извиниться, но он прервал меня буквально на половине фразы.
– Ничего, с каждым может случиться. Не стоит просить прощения.
Наконец, пошел дождь, подобный стене воды, но он совершенно не мешал нам разговаривать. Штефан оказался приятным собеседником. Ему даже удалось немного развеселить меня. А я ведь уже и не помнил, когда в последний раз действительно искренне улыбался… Не снисходительно, не вымучено, потому что коллеги не поймут твоей кислой рожи на их шутку, а именно потому, что хочется смеяться.
Он проводил меня до самого дома, как бы я ни пытался его убедить, что я в порядке и дойду сам. До самой двери.
– Домой не приглашаю, простите…
– Мне было приятно с вами пообщаться. Может, как-нибудь еще раз поговорим?
– Возможно, это не такая уж и плохая идея, – согласился я. Штефан, наверное, и сам не заметил, какое ликование отразилось на его лице. Я невольно улыбнулся.
Его карие глаза снились мне несколько ночей подряд.
Июнь. Обвини меня в том, в чем я бесконечно виновен
Лето вступило в свои полные права чуть ли не с самых первых дней июня. Солнце нещадно палило, и даже вечером было до невозможности жарко, а по ночам так душно, что невозможно спать. Я по-детски сильно мечтал забиться в холодильник или в какое-либо другое холодное место, вроде морга в подвале больницы, лишь бы эта мука закончилась хоть на минуту.
Очередной июньский день сам по себе не задался с самого утра. Душ, от которого я требовал прохладную воду, облил меня кипятком. Лора накормила завтраком, приправив его пересоленным количеством замечаний на различные темы, которые не прибавляли мне радости. Выпуск утренних новостей вещал, что мой любимый инфернумский модельер отказался участвовать в месяце моды, коим и был июнь, ввиду смерти мужа, да и к тому же Соль де Августэль покинула пост главы Всемирной Корпорации Моды. С этими новостями родилась неизвестность – расцветет ли самый большой оплот моды в мире или затухнет вконец. На пробежку я так и не пошел, рассудив, что если я умираю, ничего не делая, что я тогда буду делать во время бега. С матерью я так и не помирился, – весь завтрак она смотрела на меня, явно ожидая, что я начну извиняться. Ненавижу ее высокомерие и убежденность в том, что ей все что-то должны. Отец же уткнулся в бумажную газету, стараясь вообще не замечать нашего существования. Ох, эта его вечная старомодная привычка читать газеты, родом из той страны, откуда и сам отец. Хотя порой мне казалось, что он просто прятался за этими бумажными