Где-то хлопнула калитка, послышались крики. Я стояла, ослепшая от белизны, еще не понимая, что произошло, но уже предчувствуя недоброе. Странный ненавязчивый гул поднимался над Ямово, словно кто-то запустил враз несколько компьютеров. Я двинулась наугад, продираясь сквозь липкий белый туман, вслушиваясь в гудение, крики, улавливая тающий где-то вдалеке дикий смех больной Анны.
– Пожар, пожар, горим!.. – раздалось где-то совсем близко.
Я вышла к реке и ослепла от яркого пламени, который красной зарей полыхал над горой Шайтан. Маленькая церковь, которую отец Андрей так усердно восстанавливал год за годом, обивая пороги разных кабинетов, выкраивая из собственного скудного бюджета средства на ее строительство, прося и умоляя о помощи власть и деньги имущих – теперь эта церковь сгорала в огне. Я видела, как сельчане, обезумев от страха и отчаяния, пытались потушить огонь землей и водой, но все было напрасно. Когда из города подоспела пожарная машина, было уже слишком поздно. Над пепелищем повисло смердящее облако, венчая черные развалины еще недавно сияющих белизной, свежевыкрашенных стен.
Разошлись сельчане, унесли с собой ведра. Только отец Андрей в разорванной, обгоревшей одежде, с черным лицом и плачущими глазами, продолжал стоять возле своего погибшего детища. Потом он упал на колени и зарыдал. Он рыдал над своими несбывшимися мечтами, своими напрасными трудами, над Ямово, никак не желающим подняться из мрака навстречу свету веры, любви и добра, и над своей жизнью, которая была положена служению этим неблагодарным жителям и которая, вместе с маленьким храмом, теперь оказалась поругана, сожжена, уничтожена. Теперь уже – окончательно.
Прибежала Полинка, его младшая дочка, села на выжженную землю и заревела из солидарности, но отец Андрей даже не заметил ее.
Я отправилась к Анне. Меня встретила ее мать, издерганная постоянными проблемами и безденежьем женщина.
– Видно, теперь уж мы уедем, – тихо сказала она мне, и я поняла, что уехать – ее мечта, далекая и казавшаяся много лет несбыточной. – Пропади все пропадом. Здесь трудно что-то созидать. И кто мог это сделать? Ведь все же свои. Каждый в Ямово старался батюшке помогать. Кто спалил наш храм? Кому это нужно? Мой муж никому ничего худого не делал, какая глупая месть, какие глупые люди… Прав наш старый Кузьма – здесь нечистая сила повсюду…
– Где Анна? – спросила я дрожащим голосом.
– Не знаю… Спит, – пожала плечами попадья. – Ей в последнее время снова хуже. Она почти не разговаривает с нами и из комнаты своей не выходит. Вот и сегодня… отдыхает. Даже кушать не выходила.
Я пристально посмотрела ей в глаза – но женщина с каменным лицом устало вглядывалась в окно, ожидая своего супруга и маленькую дочь.
Я вбежала в комнату Анны – там, как обычно, повсюду были расставлены свечи, пахло миром, ладаном и воском. Анна лежала на расправленной постели и, улыбаясь, глядела в потолок.
– Что ты наделала, Анечка, как ты могла? – прошептала я, задыхаясь. – Это же твой родной отец, ты понимаешь,