– То, что ты сделал… – начала она, однако не договорила.
Он ответил ей безмятежным детским взглядом.
– То, что я сделал, – отозвался он, вовсе не смущаясь тем, что подразумевала она. Голос его оставался столь же незаметным, как и его внешность, и все же…
– Но как? – спросила она. – Как это возможно?
Как мог простой человек убить дунианина?
Он не стал пожимать плечами, но поджал губы:
– Я всего лишь сосуд.
От такого ответа по коже Эсменет побежали мурашки. Если бы она происходила из благородной касты, то могла бы не обращать внимания на эти слова. Только душа, взращенная в трущобах и подворотнях, в касте лакеев и слуг или вообще среди рабов, могла понять жуткий смысл этой фразы, только такие души способны были понять ужасы Четырехрогого Брата… Айокли.
Только самые отчаянные обращались к Князю Ненависти.
И благословенная императрица Трех Морей осенила себя знаком, известным только сумнийским шлюхам. По случайному совпадению в этот момент перед ней прошел раб с неглубокой корзинкой, полной персиков. Протянув руку, Эсменет достала из корзинки персик, то ли для того чтобы скрыть снедавшее ее напряжение, то ли чтобы его облегчить.
– Лови, – сказала она, бросая плод нариндару.
Тот подхватил персик в полете. А затем обеими руками поднял над открытым ртом и впился в мякоть зубами, словно желая выпить из нее весь сок, как поступают неотесанные шайгекцы.
Эсменет наблюдала за ним со смесью ужаса и любопытства.
– Я хочу, чтобы ты остался во дворце, – сказала она, когда он опустил голову. В солнечном свете блеснули струйки сока на бритом подбородке.
Сначала ей показалось, что он смотрит на нее, но потом она поняла, что он глядит сквозь нее, словно заметив нечто на далеких холмах.
– При мне, – уточнила благословенная императрица Трех Морей, с горечью закусив нижнюю губу.
Взгляд наемника остался прежним. В имперском тронном зале послышался шум, разрываемый перекатами эха. Его наконец нашли, Саксиса Антирула, экзальт-генерала метрополии, капитулировавшего перед Майтанетом, – человека, который обрек бы ее на печальный конец, если бы не милость Блудницы.
Нариндар Иссирал опустил голову в знак загадочного повиновения и сказал:
– Я испрошу совета у моего Бога.
Дыша, как подобает спящему ребенку, Кельмомас неподвижно лежал, скрестив ноги, на мятых простынях, глаза его были закрыты, но уши внимали беспорядочной тьме, a по коже бегали мурашки, предвещая ее прикосновение.
Она бродила по покоям, утомленная, однако еще не успокоившаяся после дневных тревог. Он слышал, как она взяла графин с сеолианского серванта, тот самый, со сплетенными, как змеи, драконами, что время от времени привлекал к себе ее внимание. И услышал, что она вздохнула в благодарности – благодарности! – за то, что графин оказался полон.
Затем