– Юрка! Буля! – говорю я. – По-моему, ваш отец идет!
И точно, это был дядя Петя Иванов. Он был военным железнодорожником и поэтому смог привезти в своем вагоне трофей – немецкий аккордеон. Он потом иногда присаживался по вечерам на свою скамейку и терзал слух соседей расхлябанными всхлипами инструмента. Но никто ему и слова не говорил: человек в своем праве – вернулся живым с войны!
Но швейной машинки дядя Петя Иванов не привез. Зато он знал человека, у которого она была. Мама даже приценивалась к ней. Столько денег, конечно, у нее не было. Но мама надеялась собрать. Она откладывала каждую копейку. Тратила только на отоваривание карточек.
Но тут случилась беда. Тетя Итя закрыла свою лавочку. Муж настоял. И мамины заработки кончились. Вот когда мы узнали, что такое настоящий голод. Спрятанную в столе «заначку» она ни за что не хотела трогать.
– Проедим швейную машинку, тогда совсем не на что будет надеяться!..
Денег не было даже на то, чтобы выкупить наш хлебный паек. Приходилось день обходиться без хлеба. Зато потом я получал двойную порцию – целую буханку. Мама тут же несла ее на рынок. На вырученные деньги можно было продержаться целых два дня.
По вечерам, чтобы не видели соседи, мама рвала крапиву в нашем дворе. Рвала и плакала от стыда. А потом варила щи, которые я, несмотря на дикий голод, с трудом заставлял себя проглатывать. Потом я узнал, что в крапиве полно всяких витаминов и ее даже прописывают врачи. Но как вспомню вкус этих пустых щей без мяса и картошки, так ком подкатывает к горлу.
– Ешь! – говорила мама. – А то опухнешь!
А были дни, когда и крапивы не было.
– Мам! – канючили мы с братом. – Есть хочется! Дай что-нибудь!
– Нет у меня ничего! – плакала мама, глядя в темное окно.
Глава девятая
Делать уроки она посылала меня к бабушке. Там было тепло. Но меня быстро приспособили к пугавшей меня работе. После школы я отправлялся в Москву. Там, напротив Киевского вокзала в булочной работала грузчицей моя тетка Фрима. Я вызывал ее на улицу и передавал закрытую клеенчатую сумку.
– Погуляй! – совала она мне в руку теплую баранку. – Только не ешь на виду!
И правда, мальчик, жующий баранку, был в те времена диковиной. Но самое страшное начиналось потом. Тетка Фрима торопливо выскакивала из бокового входа, я хватал ставшую тяжелой сумку и воровато бежал к автобусной остановке. Я знал: в сумке хлеб или баранки. И то, и другое надо было довезти до Кунцевского базара. Ух, как я дрожал всю дорогу! И потом, прячась за ларьками, пока бабка Злата не забирала у меня буханки одну за другой. Считалось, что такую старую, да еще мать погибшего героя милиция не тронет. Вот и бродила бабка в базарной толпе, увешанная баранками. Ну и добродилась.
Конец