– За парнем своим что-ли поехала?
Кивает.
– Пошла…
– Пешком? За несколько часов до карантина? Ты с…
Хочу спросить больная ли она? В своём ли уме? Дура ли набитая? Вовремя осекаюсь. Это мне больше ста лет – всё просчитываю, многое знаю, до фига умею… и то дырку в ноге схватил. А она девчонка.
– Одна ходила?
– С подругой, – по голосу слышно, что взяла себя в руки.
– Подруга жива?
– Не знаю… – шумный вдох. Умница. Старается. Выдох, – Наверное уже нет.
– Ясно. Ты это… молодец. Держись.
Какое-то время в звенящей тишине слушаю её сдавленные всхлипы.
– Шура. Скажи: люди – военные… или те мародёры. Они видели нас?
– Не знаю. Пока было светло, кроме военных никого не было. Я оттащила вас за машину…
– Давай на ты… тебя…
– Тебя…
– Продолжай.
– … ну а потом стемнело.
– И тогда ты всё это провернула.
– Да…
– Парня своего нашла? Не зря хоть пёрлась, жизнью рисковала?
– Нет. Не нашла.
– Не нашла. А если бы не гормоны, могла бы сейчас в убежище чай пить с бабушкой, – я все же не удержался от едких упрёков.
– Меня не взяли туда. Военные сказали, что инфицирована… Наверное заразилась, пока ходила…
– Инфицирована? Не смеши меня. Нет пока никакой инфекции. Но скоро будет. И тогда жопа…
Она опять начинает плакать. Серое лицо морщиться. Видно – сдерживается, чтобы совсем не разреветься.
– Вадим…
– Да, Шура.
– Я не хочу умирать…
– Никто не хочет. Ты думаешь, я лежу в этом подъезде, а не в тёплой кровати потому что мне так веселее? Думаешь те парни, что остались на площади… они так сильно хотели там на тротуарной плитке переночевать и потому к нам вышли?
Плачет. А я уже не могу остановиться:
– Мы все живём поневоле. И умираем так же. Поневоле. Вот слышала фразу «добрая воля»? Наверняка слышала. А есть такое: «добрая неволя». Это когда вроде не по твоей воле случается жизнь… А ты принимаешь это. Говоришь: а будь по-твоему! И через время оказывается, что это всё к добру было для тебя. Сколько раз это было уже в моей жизни? Да сотни. Тысячи, наверное. Вот назвал это «добрая неволя». Что молчишь? Добрая неволя с нами приключилась.
Слушаю. Серое лицо напротив меня больше не кривится.
– Не мы выбирали, случится с нами то, что случилось или нет. Не мы выбирали. Но мы выбираем, что и как нам делать с тем, что приключилось. И то, что мы выберем, то и будет. Так?
Молчит. Но тишина перестаёт быть холодной. Темнота перестаёт быть злой.
– На третьем этаже моя бабушка жила. У меня ключи есть.
– Прекрасно, милая моя. Замечательно, Шура. Мне бы только вползти туда.
Почему-то я начинаю смеяться. Мне смешно.
Мне. Я не попал в убежище. Карантин уже идёт часов шесть, а я снаружи. Нога прострелена, лекарств нет. Антидотов нет. А я хрипло ржу.
– Третий