После распустившихся павлиньих хвостов всегда слышался треск бьющихся в лобовой атаке рогов.
– Олени, – протянул Гордей. – Вы – олени!
Все резко замолчали, и он понял: это первое, что сказал за весь вечер. Звук собственного голоса показался глухим и чужим, словно принесённым эхом издалека.
– Брейк, спортсмены, – добавил всё так же отстранённо.
– Гордеев, – тихо выдохнула Нира. – Ты…
Она назвала его по фамилии. Даже на работе мало кто помнил, что Гордей – это не настоящее имя. Он торопливо протолкнул ком в горле новой порцией коньяка и тут же спросил, возвращая всех в день сегодняшний.
– Но… Почему ты здесь?
– А что? Мне нельзя здесь быть? – она покачала головой.
– Конечно, можно, но… Нира, ты числишься погибшей! Уже восемнадцать лет. И ты – тут, как ни в чём не бывало, пьёшь с нами коньяк и…
Он наконец-то произнёс это.
Нира засмеялась:
– Может, я так сильно по вам скучала, что восстала из мёртвых мертвецов? Боги растрогались и всё такое…
Она в школе так и говорила, заканчивая фразу «и всё такое». И «мёртвые мертвецы»… Так могла сказать только Нира.
– Во даёшь, – охнул Мика.
Все замерли. Почему-то в пыльном, заброшенном баре – призраке прошлого – поверилось и в это. Восставшая из мёртвых Нира.
– Это вы даёте! – звонко расхохоталась она. – Повелись!
И крикнула в темноту едва угадываемого диско-зала:
– Булен, они поверили, что я восстала из мёртвых!
С той стороны не раздалось ни звука, но троица отмерла, зашевелилась, Эд, кажется, даже тонко хихикнул.
– Как хорошо, – она вдруг с невероятным удовольствием склонила голову к плечу и опять ни с того ни сего повторила, – как здесь хорошо…
– Но, Нира… – серьёзно сказал Гордей. Он не собирался поддаваться на её шутки. – Что же случилось? Ты исчезла, а полицейские нашли твою майку и джинсы тоже… И… на них твоя кровь…
– Ах, это, – она тихо засмеялась, словно приглашала их разделить какую-то немного смешную, немного постыдную тайну. – У меня не вовремя начались женские дни. Я стянула штаны и футболку в одном из фургончиков на барахолке. Рано-рано утром, когда никого не было. Почему-то хозяин фургончика оставил всё это барахло на ночь прямо на рынке. А майку и джинсы выбросила. Но…
Она вдруг прервалась и, поражённая, уставилась на них.
– Вы… Нет, ну, в самом деле… Вы серьёзно… Неужели?
Нира шумно вздохнула. Гордей впервые поднял на неё глаза. Как будто под гипнозом. Он с трудом понимал, что происходит, только жадно рассматривал её и знакомое, и незнакомое лицо.
Прямой, чуть вздёрнутый на кончике нос с тонкими ноздрями, черные аккуратные брови, веки – выпуклые, тронутые перламутром. Чистое золото локонов над гладким круглым лбом.
– Ну же… Вы что? Это очень просто. Мне всё опостылело. И город этот с дурацким провинциальным