Словом, Ваганова удача с завещанием ухудшила и Алкин, и Наткин имидж в глазах пансионного комьюнити.
– Ну что, красотка, наш зоопарк на тебя окрысился, – доложила я Соколовой обстановку, завалившись к ней на следующий день.
Натка перебирала спицами, громоздя плотно сбитый шарф цвета абсента.
– Да плевать я на них всех хотела, – нервно отмахнулась Натка, подтягивая нитку. – Единственный человек, перед которым мне реально неудобняк – это Алка. А остальных это дело совершенно не касается.
– А что тебе Алки‑то стесняться? Не ты же завещание писала? – фыркнула я. – Нельзя же, в самом деле, быть такой наивной дуррой, как она, и ждать, что мужик, который ее тридцать лет и видеть не хотел, вдруг оставит ей хоть сломанный унитаз? Дожить до морщинистого декольте и верить в такую голливудщину? Что она, совсем, что ли, идиотка? Тогда ей вдвойне полезно узнать кое‑что о жизни.
– Это понятно, но все равно неудобняк, – вздохнула Натка, – Она очень в это верила. Вся прямо в предвкушении ерзала. Строила уже планы, как она меня главой сценарного офиса назначит, и все такое. Мы же с ней здесь реально подружились. А теперь, выходит, я ей два раза за жизнь нехило карты спутала.
– Да ну, брось ты Алку жалеть. Глядишь, она в чувствах, наконец, какой‑нибудь годный рассказец слабает. Нервишки способствуют вдохновению. По‑моему, тебе сейчас стоит не о ней думать, а планировать антикризисную пиар‑кампанию. Тебя тут с каждым днем любят все меньше и меньше. И чем дольше ты тут будешь отсиживаться, перебирая клубочки, тем хуже.
– Вязание очень помогает думать, – сосредоточенно ответила Натка. – Поверь мне, наше старичье – это не самая большая моя проблема, это я в пару дней разрулю.
– Что, есть геморрой посерьезнее?
– А то!
***
Проблемы у Натки и вправду обнаружились не детские. Хотя именно дети и довели Соколову до истерического состояния.
Выяснилось, что ни одно из Наткиных