И удача улыбнулась ему как раз в момент мысли об этом. На скамейке сидел парень, очень молодой, лет 17. Юноша закинул ноги на скамью и обхватил их руками. Доран не спеша, подошел ближе. Парень не шевельнулся, но продолжал сидеть и дрожать всем телом. Странно, но парень был достаточно прилично одет и по всему видно, что родом был из весьма состоятельной семьи. Но что же его привело в это холодное место в такой час? Доран подошел и протянул юноше руку:
– Давай я помогу тебе.
Парень поднял на него заплаканные и красные от слез глаза. Он посмотрел на Дорана, затем встал и тихо, правда, как-то уж очень безучастно, спросил:
– Как?
Доран улыбнулся, взял юношу за руку. Он осмотрелся – вокруг была мертвая тишина и пустота, полисмены в такой час и в такое место идти не станут, да и скамейка не освещена, как следует.
– Любишь ли ты искусство?
Парень выгнул бровь и спросил:
– Искусство? Пожалуй, да.
– Ты готов ему служить?
Юноша посмотрел на Дорана пустым безразличным взглядом:
– Мне все равно. Вы ведь за этим пришли…
После этих слов Доран отпустил руку парня, достал из кармана перочинный нож, и посмотрел на реакцию юноши. Никаких эмоций не было. Другой рукой он слегка подтолкнул парня в плечо, и тот сел на скамейку.
Затем Доран аккуратно и бережно, словно обращался с крыльями бабочки, снял с шеи парня белоснежный шарф, расстегнул несколько пуговиц на рубашке. После он поднес лезвие к нежной шее своей жертвы и сделал надрез в районе сонной артерии. Жертва не сопротивлялась, напротив, даже казалось, что она была готова к тому, что произошло, и ждала его, Дорана, именно в этом месте и в этот час, с этой же целью.
Но Доран не закончил свою миссию, он усадил жертву в полулежачем положении, таким образом, что рана оказалась освещенная фонарем, как и вся левая сторона тела, голову жертвы он наклонил вправо и положил затылком на спинку скамьи. После этого, присев на корточки неподалеку, точно по левую руку от юноши, по диагонали, он достал из тонкой кожаной коричневой папки листок бумаги и карандаш.
Художник стал рисовать – падение света, траекторию полета отдельных снежинок, выражение лица молодого парня, шарф, зажатый поперек в его правой руке и свисающий со скамьи. Он с педантичной точностью судьи вырисовывал каждую деталь одежды и параллельно «фотографировал» цветовую гамму и даже мертвенно-бледное, искаженное болью лицо парня.
Он вырисовывал его ноги, одна из которых подавалась чуть вперед и, снег на носках его башмаков.
Он изображал стрелки на брюках, и кровь, тоненьким ручейком стекающую по шее, впалые щеки и выдающиеся скулы, светло-русые волосы средней длины, кое-где прилипшие к мокрому от снега и пота лицу, или упавшие на снег, который