– Но дело не в конкретном тебе, а во всех! Они сидели по кабинетам «тише воды, ниже травы», – продолжает Павел.
– Паш, ну не все!
– Хорошо, пусть не все. Но сейчас-то все! Я, понимаешь, единственный! Посчитали! Но тогда же не было этой суеты! Да, кто-то пытался как-то помочь, кто-то волну возмущения хотел поднять украдкой, но только чтобы Мистренко не узнал. Потому что следующим мог быть он сам, и никто не защитит… Чтобы Мистренко не узнал! – повторяет Павел и поднимает палец вверх, подчеркивая сказанное. – Понимаешь? Потому что боялись. Боялись и ненавидели. Люто. И сделать ничего не могли. Не так? Ты понимаешь, с этим говном не связано ни одно мало-мальски доброе воспоминание!
– Опять ты начинаешь? Всё, он уже покойник! Нельзя так о покойниках!
– Я не прав? – Павел смотрит на Бориса, а Борис опускает глаза.
– Даже если прав – нельзя так. Не по-христиански это, если хочешь…
– Вот оно! Козыри пошли! – Павел горько усмехается, потом начинает кашлять, закрывая рот ладонью. Идет к подоконнику, наливает себе из кувшина воды в кружку и выпивает. – Отвечу. А по-христиански – это как? Всепрощение? Что-то я не помню, чтобы христиане всем всё прощали. Они друг другу-то простить ничего не могут…
– Ну, ты ж понимаешь, о чём я! – Борис машет рукой.
– Нет, не понимаю, и можешь рукой не махать. Хочешь по-христиански? Я тогда тоже с козырей. Эти фарисеи, которых христианский мир до сих пор поминает не самыми добрыми, мягко говоря, словами… Кто знает, может они потом тоже тяжело болели и умерли. То, что в итоге умерли – гарантирую. Простили? Посмотрел хоть кто-то, что потом с ними было? Кому это вообще интересно? Никому! Иуда даже раскаялся и повесился – и то не простили.
– У тебя сравнения, конечно, как всегда…
– А что не так с моими сравнениями? Я даже не говорю тебе про душегубов двадцатого века… Хотя это еще ближе и более наглядно. Но ты про «по-христиански» – и я тебе про «по-христиански», чтобы не сравнивать мягкое с теплым.
– А не так с твоими сравнениями то, что ты уже за малым Мистренко к Гитлеру не прировнял. С фарисеями, впрочем, уже сравнил. Тебя, Паш, несет, сам не знаешь куда. Эти твои логические цепочки… Демагогия одна!
– Может и так. Но я считаю, что человек убивший двух человек не может вызывать жалость и прощение только по той причине, что есть человек, который убил миллион.
– А кто тебе в данном случае возражает? Кто тебя призывает к жалости по отношению к убийце, вообще? Но Мистренко – не убийца.
– Надеюсь, хотя разговор не про это… Ты же понимаешь, что я хочу сказать.
– Нет, разговор именно про это. Был человек, который… много ошибался…
– Ничего себе «ошибался»! Ты серьезно?
– Дай договорить, – Борис прерывает фразу Павла, выставляя вперед открытую ладонь, – я старался тебя не перебивать. Хорошо, был человек, который сделал много плохих дел.
– «Плохих дел». Детский сад…
– Хорошо,