– Монастырь, говорю, – голос водителя прервал кинематографический ход мыслей Кирилла. Судя по интонации, водитель не первый раз называет остановку и, в отличие от жены Кирилла образца двухдневной давности, повторение не вызывало у него раздражения.
– Да-да, спасибо большое, – сказал очень тихо Кирилл, выходя, словно разговаривая сам с собой. Немногочисленные пассажиры смотрели вслед Кириллу, как и водитель, без раздражения, а, скорее, с любопытством. – Простите, – добавил он, обращаясь то ли к водителю, то ли к пассажирам.
Из пассажиров, едущих с Кириллом в одном автобусе, на остановке никто не вышел. Строго говоря, и остановкой место, на котором высадили Кирилла, назвать было нельзя. Может, просто, водитель, видя состояние пассажира, решил высадить его максимально близко от цели путешествия. Хотя тогда возникал, точнее, должен был возникнуть вопрос, откуда уезжать обратно – не на схиму же он приехал. Но у Кирилла в тот момент этот вопрос просто не возник.
Автобус, скрипя раздавливаемым колесами снегом, медленно поехал дальше по дороге. Кирилл стоял и смотрел на открывшийся перед ним пейзаж, достойный кисти величайших художников, «певцов скупой северной природы». Покрытое снегом пространство, смыкающееся на горизонте со свинцовым небом, грозящим упасть на бесконечную белизну всей своей серой непроглядной глыбой, и монастырский комплекс зданий, опоясанный стенами, как горло шарфом. Не по-щегольски, для красоты, как носят иностранцы, а по северному сурово, без форса, как функция.
От остановки идти было не далеко. Комплекс был хорошо виден, оставалось только найти, как подойти к нему. В нескольких десятках метров от остановки Кирилл нашел дорогу, ведущую к монастырю. Точнее, изъезженную, утоптанную в снегу полосу, углубленную относительно уровня лежавшего вокруг бескрайнего белого поля. В теплое время года здесь, возможно, пролегает проселочная дорога, ведущая в монастырь, но в тот день из-за толстого слоя снега это можно было только предполагать.
Монастырь