– Приехал, брат. Шестьсот рублей с тебя. – Вернул меня в реальность таксист.
Я заплатил и вылез, буркнув под нос «досданья».
Поликлиника выросла передо мной серой коробкой с яркими жёлтыми окнами. В сумерках они казались ещё ярче. Будто огонь разгорался по ту сторону стёкол. А сверху на покатую металлическую крышу наседало всем весом свинцовое плачущее небо.
Холодная изморось, непрекращающаяся уже третий день, волновала лужи. Полные облетевшей листвы, недонесённых до урны окурков и сырой земли. Мне пришлось идти по их рябым, грязным зеркалам. Толстые подошвы спасали от сырости, не позволяя ей пробраться внутрь ботинок, но приятнее всё равно не становилось. Не люблю слякоть. Она проникает внутрь, какую бы одежду не надел. Забирается в самую душу и копошится там, разыскивая старую, давно забытую печаль. Только ей она желает стать живительной влагой, пробуждающей вновь.
Тепло длинных дней уходило, и солнце за серостью спряталось. Свербел страх, что и внутри что-то так же уйдёт. Так же спрячется. А вместо яркого, тёплого, доброго, останется пустота. Эта самая сырость.
В холле я разделся и отстоял очередь в регистратуру. Хотел убедиться, что карту отнесли куда надо. Не перепутали, не потеряли, не забыли. У них найдётся сотня отговорок, а бегать лишний раз между этажами мне хотелось меньше всего.
Из крошечного полукруглого окошка убедили, что всё в порядке. Девушка с печатью хронической усталости на лице не взглянула на бумаги перед собой, не проверила на полках за спиной. Только сонно и не убедительно ответила, что сама отнесла. Спорить я не стал. Будь что будет. В конце концов всегда можно пожаловаться главврачу.
Третий этаж ждал, притушив свет, устав от затянувшегося ремонта. Я почувствовал себя первым странником, кто за долгие годы добрался до его коридоров, такое запустение там царило. Большая часть укуталась во тьму и замерла. Работала только одна лампа, но её свет был слишком слаб, чтобы проникнуть в глубины. Я мог разглядеть лишь штабеля напольной плитки, грязную стремянку, залитую шпаклёвкой, да чьи-то оставленные на ночь перчатки. Внутренний голос доказывал, что это лишь маскировка и там на самом деле есть живая тишина, пропитанная голосами очередей и скрипом закрывающихся дверей.
К счастью далеко идти не нужно было. Дверь, за которой принимал врач, находилась рядом с лифтом, под лампой и зажжённой табличкой