Дедов нехотя оторвался от мыслей о сыне. Что было бы, если бы то, что случилось сегодня с его ребятами, произошло с Иваном, в его последний школьный день? Если бы это довлело над ним в течение всей его школьной жизни – несправедливость, злоба, мелочные уколы, постоянный страх унижения? Да разве бы он, отец, позволил такому случиться! Он, конечно, не стал бы вмешиваться в ребячьи драки – прямое заступничество старших делает парня смешным и жалким в глазах сверстников, а значит, и в собственных тоже: в этом возрасте они видят себя чужими глазами. Но он бы научил его быть сильным, сделал бы всё возможное, чтобы мальчик вырос борцом. Мысль же о том, чтобы его сын мог стать одним из притеснителей, представлялась Дедову вовсе невозможной.
В любом случае, теперь уже слишком поздно. Насколько он мог судить, Иван вырос достойным человеком, но это, думал Иван Ильич, целиком заслуга его матери. А что станет с ними? Так или иначе, он обязан, пусть и с опозданием, озвучить перед ними свою позицию. Они не должны уйти в большой мир с мыслью, что в нём правят эгоизм и закон джунглей. Он вздохнул, решаясь, и заговорил.
– Я виноват перед вами… – Дедов обвёл глазами своих ребят и твёрдо встретил их недоумённые, недоверчивые взгляды. – То, о чём я сейчас скажу, следовало сказать уже давно. Если бы я сделал это вовремя, сегодняшнее не могло бы случиться. Но лучше поздно, чем никогда. – Каждое слово давалось ему с трудом, он выталкивал его из себя, как проснувшийся вулкан выталкивает из своего жерла затвердевшую лаву, сотрясая окрестность. – Я больше не имею над вами власти, но зато теперь и я свободен сказать вам всё, что об этом думаю…
В «малышовом» туалете первого этажа Саша плескала в лицо ледяной водой из-под крана, пока оно не занемело и не заныли скулы. Её переполняла холодная ярость. Чёрта с два она сдастся без боя! Десять лет школьной жизни, отравленных страхом унижения, булавочными уколами исподтишка и плевками в лицо вдруг взорвались в ней решимостью отчаяния. Сумма накопившихся ударов наконец превысила меру терпения, сложившись в кулак противодействия, и теперь этот кулак зудел и вибрировал в ожидании схватки. Она открыла форточку и подставила лицо прохладному воздуху.
Вернувшаяся Ирка застыла в дверях, увидев лицо подруги. Саша казалась спокойной, но её глаза горели весёлой злостью.
– Ты как? – неуверенно спросила Ирка.
– Нормально, – тихо ответила Саша. – Давай.
Она протянула руку и взяла сумочку. Краситься Саша не очень умела, поэтому просто подвела ресницы и прикоснулась помадой к губам (она часто наблюдала, как это делает мать). Оглядела себя в крохотное