Раскалённые солнцем безводные и малонаселенные степи Буджака, раскинувшегося между тремя бывшими османскими крепостями Измаил, Бендеры и Аккерман, были для Турции, действительно, заброшенным медвежьим углом.
Преодолев за ночь Бессарабяску, Чадыр-Лунгу, Тараклию, Чимишлию и Вулканешты, задержавшись всего на минуту, поезд Кишинёв-Рени вздрогнул и вытряхнул меня в Этулии – небольшой железнодорожной станции рядом с обширной территорией винзавода, знаменитого на всю округу.
Всю дорогу, в потьмах, меня сопровождал недовольный отрывистый лай собак, разбуженных звуками быстрой ходьбы. Шаги гулко отдавались в прохладной предутренней мгле. А я спешил в Чишмикиой – небольшой гагаузский посёлок, находившийся всего в паре километров, прямо за обширными виноградниками.
В одном из полевых домиков располагалась наша малочисленная, но дружная экспедиция Академии Наук.
Гигантские сполохи зарниц, многоголосье цикад, окружавшее меня со всех сторон, рождали, вначале, призрачную тень Пушкина. Он будто старался достать и ухватить края белых одежд римского поэта-изгнанника Овидия. Из гигантских вспышек космической Энергии проявился, вдруг, и образ Максима Горького, собиравшего виноград, здесь же, в окрестностях Шабо и Аккерманна. Он тоже сидел у костра и зачарованно слушал неспешные рассказы старухи Изергиль.
Несмотря на бодрящий предутренний холодок, я никак не мог стряхнуть с себя морок сна и видений, навеянных этой удивительной провинцией.
______________
– Милику, ты чего такой грустный?, – прекрасно понимая причину моего расстройства, спросила Мама. Она, как раз, прикрыла большую книгу с рисунками, вкусно пахнущими свежей типографской краской. Там, героический Данко, с пылавшим сердцем в руках, один-одинёшенек, освещал многим людям путь из мрачного гибельного зловещего леса
– Обидно. Обидно очень, – отвечал я. К четырём годам уже стало привычным, что во всех сказках, Добро обязательно побеждало Зло. Поэтому, досаде моей не было предела
– Данко умер, а люди не заметили смерти того, кто их спас. А один нехороший человек, ещё и наступил на его Сердце. И оно-оно, рассыпалось
Возмущению не было предела. Меня никак не мог успокоить ни тёплый сентябрьский закат, щедро заливавший веранду нашего сокирянского дома своим особым, ласковым свечением, ни лёгкий шелест краснеющих веселых листиков живой стены дикого винограда, надежно охранявшей наше уединение от прозы уличной суеты.
– Вот, песню сегодня слышал. По радио передавали, – Отряд не заметил потери бойца и Яблочко песню допел до конца, – вроде, и герои хорошие. А как же тому, кто остался в поле один? Неизвестно, убит или ранен? Его падения, смерти, исчезновения, даже не заметил никто
Вконец расстроенный, я искренне сокрушался