– Это как ещё понимать, Прохор Неблагодарный, ваши полные неблагодарности и бессовестности слова? – усевшись на табуретку перед поставленным в сам того заслужил положение ниц Прошкой, удостоившегося за свою дерзость такого великосветского обращения (а это указывает на то, что барин шибко на него гневается), барин Никодим пока что спрашивает и даёт Прошке возможность избежать встречи с плёткой в руках Демьяна, самого верного и усердного исполнителя его воли.
Ну а Прошка, по чьей спине уже разок плетью прошлись и тяжёлым кулаком Демьяна в лицо заехали, уже частично осознал свою дерзость и невоздержанность в своих эмоциональных высказываниях, которые и сейчас били слезами через край глаз и носа. Что всё же несколько мешало ему уразуметь, что барину Никодиму нужен членораздельный ответ, а не все эти шмыганья носом и хныканье ему прямо в ножки; хоть и не без своих приятностей.
И барин Никодим, так и не получив удовлетворяющего для себя ответа от Прошки, холодным тоном голоса обращается к Демьяну с риторическим вопросом. – А не кажется вам, Демьян Самсонович, что нам с вами не помешает согреться? – А этому Демьяну никогда на такие вопросы барина Никодима, не кажется, а он просто уверен в этом, и готов немедленно поддержать своего барина только чем может.
– Тогда мне рюмку коньяку, а вам…– на этом месте барин Никодим делает многозначительную паузу, во время которой спина Прошки как-то ещё больше начинает впадать в сутулость, чтобы значит, уменьшить площадь поверхности доступной для согревающего удара плёткой, чувствуя на себе без всякого к нему сострадания взгляд Никодима, в купе с полным жестокости взглядом Демьяна, уже потирающего руки и плётку в них.
И вот рюмка принесена и всё приготовлено для согревания душ, для чего барин Никодим ухватился крепко рукой за рюмку и приподнял её для завершающего броска, а в свою очередь Демьян, приободренный взглядом Никодима, замахнулся плёткой над спиной Прошки, ну и сам виновник всего с собой случившего и центральное можно сказать лицо, Прошка, зажмурил глаза, в ожидании пробирающего огнём до самой души запоминающегося настолько, насколько крепко сжимаются зубы от удара, приготовился к неизбежному для себя наказанию за свою небрежность использования словосочетаний.
Но как часто в такие кульминационные моменты бывает, Прошку в самый последний момент спасло то, что он так дерзко и неоднозначно самовыражался насчёт, конечно, Касатки, но не барина Никодима (хотя его в этом запросто можно было заподозрить,