на щеке след от коралловой помады, которую тут же стираешь военным тылом. Это все неинтересно и противно. Цель – содержимое ее сумок. Игрушки, сладости, китайские платья. А потом разговоры на кухне. "Эта сволочь опять запила". "Этот сын не ваш, не могу так жить". "Он дает деньги только на молоко и хлеб". "А ты поменьше к любовникам ходи, лучше за детьми смотри". "Повадилась Библией прикрываться по воскресеньям". "Что вы такое говорите? Нам нельзя любовников, это грех". "А откуда у тебя эта беличья шуба?". "Да это же видно по лицу, что врет". "А где дети?". "Спина ноет третий день". "Мне досталась гуманитарная помощь из Германии от соверующих, оттуда и беличья шуба". "Я пошел репетировать". "Сделай огонь поменьше". "Дети!". "Харе Кришна!". Никто не дрался и не орал. Шум, борьба и жизнь. Не слышно никого, но в тоже время слышно каждого. За обедом папа и мама смотрят друг на друга так, будто я еще не родилась. Подарки, черно-белый телевизор, арыки, сваренные петушиные головы в супе. Я была счастлива. Если зародышу до 12 недель, можно прекратить это все. Но нет, я не из таких. Я не инвалид, не живу на улице, лежу в горячей ванне. Беспросвет впереди и это явно не он.
