– Про… Простите, Витглиц.
«Нет» подействовало на Куарэ странно: примерно так, как на меня холод. Он словно впервые взглянул на часы, он смотрел на меня так, будто я переоделась в ночную рубашку прямо перед ним. В каком бы состоянии ни пришел мсье Куарэ, сейчас он стремительно становился человеком.
– Еще раз – простите меня, – покаянно произнес он. – Я сам не понимаю, что на меня нашло…
– Ничего страшного.
Неискренность в обмен на неискренность: меня крошит боль ночной побудки, а он хорошо понимает, почему пришел. Ужасающая банальность в полтретьего ночи – продрогшая, пахнущая пылью, болью и моим любопытством. Во мне зрели вопросы.
«Ты ведь не надеялась, что все закончится вместе со вчерашним днем?» — думала я. Он кивнул и повернулся, чтобы уйти назад в свой октябрь.
– Куарэ?
И снова – взгляд. Взгляд из-за плеча, из тени капюшона дурацкой пайты. Взгляд, который дал мне по крайней мере часть ответов. В принципе, я уже почти все поняла.
Но все равно:
– Зайдите, пожалуйста.
Он пил крепкий чай, украдкой косился на мои очки, на волосы (мало того что седые, еще и встрепанные). На грудь тоже косился, но мало. Впрочем, даже без наблюдения за его взглядами было очевидно, ради чего он пришел.
– Очень приятный чай, – хрипловато сказал Куарэ, подумал и деликатно откашлялся. – Что это?
– «Красный» чай.
Мне было досадно: совершая лишние перемещения за тапочками и халатом, беспокоясь о том, как бы не приспустились очки, я передержала заварку.
Давно я так не делала.
Капсула с обезболивающим потрескивала в кармане, как пригоршня искр.
– Теплый, – сказал вдруг Анатоль с улыбкой и поставил чашку на стол. – Спасибо вам большое.
– Не за что.
От него сложно пахло – сложно и остро. Я слышала преподавательское общежитие (гель для душа, сырость, пот, еда – не какая-то конкретная, а некая общая идея разогретой в микроволновке еды), слышала других людей. И я слышала алкоголь.
«Соня, это вино. Сейчас мы с тобой его подогреем…»
И – стоп. Не буду додумывать эту мысль.
– Есть за что, – тихо сказал Куарэ, пока я отрезала себя от воспоминаний. – Вы мне очень помогли.
– Чаем?
Он моргнул, глядя на меня.
Да, это была ирония. Да, я не хочу этого знать. Да, я не хочу из-за него вспоминать что-либо. Все просто и все сложно, и даже глупый запах вытаскивает из меня такую мерзкую память.
«Мсье Куарэ, тебе лучше уйти. Что со мной творится, я обдумаю потом».
– Простите, Витглиц. Я просто сорвался. Там все было весело, но я не смог.
Смотрел он только в чашку, гладя ее ручку пальцем. Он заново переживал замечательную вечеринку, на которой ему не нашлось места. Еще много будет таких ситуаций, все чаще ему доведется ощущать себя посторонним. Посторонний в останках собственной жизни – это даже почти по классику.
Почти – потому