Петька дрожал, а замершие руки совсем не желали его слушаться. Ксения Егоровна отвернулась к очагу и возилась с приготовлением чая. Не поворачиваясь, она спросила:
– Вы переоделись, Петр Алексеевич?
– Д-д-да! – наконец смог выговорить он. – Б-б-благодарю в-вас!
Ксения Егоровна усадила его на стул и по-матерински укутала в одеяло.
Потом она дала ему в руки большую глиняную кружку с душистым и горячим чаем. Напиток источал приятный аромат мяты и меда.
– Пейте, – проговорила она тихо, – сейчас вам главное согреться. Потом все расскажете, Петр Алексеевич. Надеюсь, мы никого не разбудили.
Петька кивнул, с наслаждением отхлебывая горячий чай. Он начал согреваться и щеки его горели.
– А я уже и не сплю! Да и Феклу вы разбудили, но я ее обратно спать отправил.
Молодые люди обернулись и увидели на пороге кухни Егора Ивановича. Он зевал и завязывал пояс бархатного халата, его коротко стриженные, начинающие седеть, волосы смешно торчали в разные стороны из-под ночного колпака.
– Батюшка! – кинулась к нему Ксения Егоровна. – прости!
Девушка не знала, что и сказать. Петька было привстал, но Егор Иванович, кряхтя, прошел мимо молодого человека, нажал ему на плечо, усадив обратно.
– Налей-ка и мне чайку, дочка, – устраиваясь на табурете напротив ночного гостя, произнес Егор Иванович.
Ксения Егоровна засуетилась и вскоре Егор Иванович, шумно дуя на горячую кружку, прихлебывал чай.
– Ну-с, молодой человек, – он изучающе посмотрел на Петра, – поведайте нам, что случилось? Ксенюшка, проверь ставни, голубушка, чтобы щелей ненароком не было.
– Простите меня, Егор Иванович, что в дом к вам вломился. Мне в Петербурге и податься некуда.
– Адрес-то узнали откуда? – хозяин хитро посмотрел на дочь, и увидев, как Ксения потупилась и покраснела, хмыкнул. – Ну, да ладно. Я слушаю вас, Петр Алексеевич.
Петька вздохнул и поежился.
– Нам с барином утром в Адмиралтейство, а он за горькую и за карты сел. – Петр помолчал немного, кутаясь в одеяло. – Проиграл он изрядно. И стал ко мне приставать, чтобы я деньги ему отдал, которые мне Емельян Захарович доверил. Я отказался, конечно. Барин в крик да за плеть. Я его руку удержал. Он даже с лица сошел от такого. Поносить стал всяко, ну я его и ударил…два зуба ему выбил…деньги ему в физиономию кинул, а потом как был, я и выбежал на улицу. Сам не знаю, как это получилось, но уже мОчи нет терпеть его издевательства.
Егор Иванович допил чай и прокашлялся.
– Да уж, молодой человек, – проговорил он задумчиво, – дело скверное. Тайной канцелярией может закончится.
Ксения Егоровна ахнула, поднеся руку ко рту. Петька понурился. Он сам понимал серьезность своего положения. Все, о чем он мечтал, теперь стало для него недосягаемым: и Кронштадт, и море, и воля.
Егор Иванович помолчал, внимательно