Туров молчал, не реагировал на вкрадчивые расспросы. Однажды, не удержавшись, наорал на своего напарника.
Но не за то, что тот приставал с вопросами, а за то, что неряшливый Унбегаун опрокинул свое кофейное ведро на пульт сейсмического измерителя.
Разумеется, если бы дело ограничивалось только залитыми кофе контактами… Но попытки допросов со стороны Унбегауна не прекращались. И Туров сорвался. Дал себе волю.
Что замечательнее всего: напарник все понял правильно. И с тех пор от Турова отстал.
Более того: он почему-то не стал докладывать Базе о произошедшем между ними инциденте. Не понесся ябедничать главному психологу Базы, жаловаться на «психическую неустойчивость» напарника.
Он просто молчал и внимательно наблюдал за Туровым со стороны.
И за это Туров был ему почти благодарен.
Сны не проходили, не оставляли. Терзали Турова каждую ночь. Он сделался мрачен, неразговорчив.
Теперь оба обитателя 17-го участка со всевозможным рвением посвящали свои часы исключительно профессиональным обязанностям, нагружая себя работой до изнеможения.
Работали, избегая общаться друг с другом. Но, не смотря ни на какие раздоры, между ними росло и крепло какое-то странное родство – как будто с обоих сдернули кожу, и общая боль объединила их против их воли.
Разговаривали они мало.
Однажды, когда Туров стоял у панорамного окна, свободного от внешних щитков, и наблюдал за водяными псевдокрабами на берегу озера, в комнату неслышно вошел Унбегаун.
Крабы, суетясь возле уреза воды, возводили на песке какое-то сложное сооружение – то ли стену, то ли волнорез, углубляя фундамент примерно на полметра вниз.
Им помогали тойи. Сгрудившись кучей рядом со строительной площадкой, они что-то делали с листьями кремеров, которые подносили им целые отряды маленьких водяных крабиков.
Туров сумел разглядеть, как лягушки брали узкие голубые листья «вечных деревьев» и, смачивая слюной, комкали их лапами, мяли и месили.
– Это цемент. Слюна тойи – чрезвычайно кислая, они ведь переваривают пищу снаружи желудка. – Прокомментировал Унбегаун, глядя с любопытством из-за плеча Турова. – Палая листва кремеров очень жесткая. По счастью, они редко теряют листья. Если оставить их рядом с корнями – почва перестанет впитывать влагу…
– Я понял, – усмехнулся Туров. – Общественный договор. Люди на земле сто миллионов лет договориться не могут.
Унбегаун пожал плечами.
– Кремеры избавляются от палых листьев, крабы строят садки для своей малышни…
– А тойи? – спросил Туров.
Немец почесал нос.
– Учатся. Как это у вас говорят? Краб на холме свистнет?.. Может быть. Почему нет? Я же научился.
Туров развернулся и молча вышел. Его бесила бессмысленная готовность Унбегауна шутить по всякому поводу.
Мысль о Лесе Тысячи Крыльев