И потом, если в этом Лесу его поджидала какая-то неведомая угроза – разве Унбегаун не предупредил бы его?
Туров нажал кнопку на рукаве, выключив панорамный стереофон, и осторожно продвигался вперед, стараясь не смотреть вверх, туда, где взметались волнами громадные скопления птиц.
Теперь он слышал только себя, собственное сбитое, учащенное от быстрого шага дыхание.
Он шел, глядя под ноги – сине-зеленый мох, похожий больше на губчатые водоросли, мягкими подушками устилал почву возле гигантских синих стволов. Туров делал шаг, и губчатая подушка проваливалась, сминалась, из нее вытекал какой-то оранжевый сок.
Турова не покидала мысль, что, может быть, это кровь странного полурастения – полуживотного.
«Что, если им больно, когда я иду по ним?» – думал он. «Но это все равно. Ведь у меня нет другого выхода!» – кричал изнутри другой Туров, маленький, замученный и злой. Тот, который принял решение.
А губчатые подушки все не кончались.
Почему Унбегаун не предупредил меня?! Где же она, та поляна с цветами?
Он уже готов был отчаяться, как вдруг…
– Туров.
Шепот раздался в стереофоне – робкий, тихий, как шелест дождя по листьям земного дерева.
– Тууууров! – выдохнул ветер.
Туров не поверил сам себе. База и станция слишком далеко. Стереофон не способен принимать сигналы на таком расстоянии.
Неужели кто-то из людей находится рядом с ним, здесь, в запретном для землян Лесу Тысячи Крыльев?
– Унбегаун?!
Тихий смешок раздался в ответ.
«Галлюцинации», – решил Туров. Снова смех.
«Шагай вперед. Еще немного, и ты нас увидишь!»
Сердце Турова сжалось и дважды ударило невпопад. Он ожидал, он шел на встречу с чудом. Но к чуду быть готовым нельзя.
Замирая от восторга, еле переводя участившееся дыхание, Туров осторожно потянул с головы стереонаушники. Опомнившись и сообразив, что в костюме они не снимаются, включил обратно внешний звук, нажав кнопку на рукаве.
Опасливо поднял голову вверх, на птиц, и остолбенел: зрелище показалось ему фантастичнее всякого сна.
Огромные косяки птиц тучами то взлетали, то падали вниз, то развевая наверху широкие флаги, то образуя над лесом гигантские фигуры, туманные всполохи, взмахи крыльев неведомого существа – и все это они проделывали совершенно беззвучно.
Ни писк, ни шорох, ни гортанный крик не нарушал запредельную магическую тишину леса.
Птицы казались тишайшей листвой этих деревьев – так естественно и органично они вписывались в бытие и существование друг друга.
Сквозь аквамариновое мерцание крыльев далеко в вышине пробивалось еще и могучее звездное сияние, осыпая, словно инеем, сплетение верхних веток кремеров.
По лицу Турова катились слезы, но он