Бремя Милосердия. Марк Астин

от карандашных набросков на листе бумаги до внушительных полотен в тяжёлых резных рамах. Больше всех выделялась одна – не то так падал свет, что взгляд сразу обращался к ней, не то так велико было мастерство художника, создавшего образ столь живой, что, один раз бросив на него взгляд, глаза возвращались к нему снова и снова. Это был портрет молодого мужчины, скорее юноши. Бледная кожа, падающие на лоб слегка курчавые чёрные волосы, перехваченные у основания лба кожаным ремнём, слегка вздёрнутый нос гордеца и тонкий, твёрдый рот аскета, прямые чёрные брови и голубые глаза – про него можно было бы сказать «красавчик», если бы не волевая твёрдость, читающаяся в выражении взгляда. Что-то в этом взгляде было неуловимо странным, а что – Морис понять не мог. Он даже вздрогнул, встретившись глазами с портретом – такой естественной была картина, что создавалась иллюзия, будто с полотна смотрит живой человек. Тёмный фон работы и резкие тени наводили смутную мысль о ночной непогоде.

      – Должно быть, ваш родственник? – Зачем-то предположил Морис, кивнув на портрет. С чего он так подумал, он сам бы не смог сказать.

      – Да, – коротко ответил доктор.

      – Вы не похожи, – заметил Морис.

      – Только внешне, – бросил доктор.

      – Вы и к музыке, вижу, не равнодушны? – Морис кивнул на рояль: разговор о портрете явно не понравился хозяину.

      – Да… Немного.

      – Но ведь это мешает больным, – сказал Морис.

      – О, в этом крыле только служебные помещения, которые пустуют в то время, когда я обычно играю – то есть, по ночам, – объяснил доктор. – По ночам, когда в мире становится тише, меня посещает вдохновение.

      – Вы вообще любите искусство, судя по всему.

      – О да. Вы же знаете, что созерцание прекрасного способствует улучшению здоровья. Как врач, я не могу игнорировать это.

      Морис напрягся: «Созерцание прекрасного наполняет прекрасным ваше информационное поле. Ваше информационное поле формирует ту жизнь, которой вы живёте», – гласит один из основных постулатов илипинга. Сейчас все относятся к илипингу слишком серьёзно, особенно врачи…

      – По крайней мере, это точно не может повредить, – закончил доктор с улыбкой. – Не слишком любите говорить на тему илипинга?

      – А вы проницательны.

      – Это часть моей работы. И почему же, позвольте спросить?

      – О, должно быть, любопытство – тоже часть вашей работы.

      – Не без этого.

      Морис тут же пожалел о своих словах. Его охватила неловкость, боязнь, что доктор обидится. Он взглянул на него, но по лицу его собеседника не скользнуло ни тени.

      Меатрекер доктора дал сигнал.

      – Ужин привезли, – сообщил тот и отправился вниз встречать разносчика. Морис не мог вспомнить, чтобы он связывался с меморестораном. Доктор вернулся скоро и поставил на стол большой поднос с едой: здесь был суп, жаркое в глиняных горшочках, сыр и несколько палочек хрустящих хлебцев. Довершал всё