3
Последний день съемок принес Кате лихорадочное торжество: она не перешла ту грань, за которой все эротическое превращается в пошлость. Девушка была счастлива, что так и не позволила победить в себе тот стыд, заложенный в женщине природой, не дала подняться росткам алчности, которые лезли через бетон ее упорства и здравого смысла, поощряемые Владимиром и организаторами съемок, предлагая ей крупные суммы гонорара ради двух-трех откровенных эротических сцен. Она продолжала видеть в себе человека, а не пошлую тварь, которую нельзя ни с чем сравнить, разве только с теми тварями, которых постигла Божья кара в Содоме и Гоморре. Она не знала, да и никто не знал, до какой степени опустились древние люди в этих библейских городах, но понимала, что предлагаемое ей и затем выставленное на публику в качестве эротических клипов гораздо ниже, чем деяния первых развратников на земле.
Стыдливость дана человеку для борьбы с собой, продолжала она свой внутренний монолог, больше для оправдания своих поступков перед Вовчиком, нежели признавая в этом чувстве свою суть. Порой ночное откровение в гостиничном номере ей казалось лишенным всякого целомудрия. Тогда она поспешно набрасывала на себя халат при ярком свете, чтобы пройти в ванную, стеснялась изучающего долгого взгляда своего любимого мужчины, и была убеждена в том, что если отобрать у человека стыдливость, то у него никогда не будет вот такой чистой любви, ибо любовь без стыдливости превращается в пошлую похоть. От этой мысли она пугалась, боясь скатиться в своей медовой неделе на край прозвучавшего в ее душе определения. И когда Вовчик убеждал в том, что съемки – всего лишь работа, за которую платят крупные суммы денег, все забудется, как только расстанешься с этими людьми, увидишь в руках солидный гонорар, она с мольбой смотрела ему в глаза и шептала:
«Мне стыдно не только перед людьми, но и перед собой. Иногда стыд за наготу окатывает меня холодным потом, и я вижу себя противной мокрой крысой».
Он не понимал душевной боли подруги и отвечал до обидной горечи: «Не забывай, дорогая, что этот холодный пот ты скоро вытрешь широким долларовым полотенцем».
«Я совсем не та легкомысленная девица из молодых актрис, готовых раздеться на Красной площади за миллион рублей, о которых полемически сообщала «Комсомолка»», – парировала Катя.
Все свои поступки Корзинин мерил в денежном эквиваленте. Катю это настораживало, но неискушенное сердце такую тенденцию относило не к характеру будущего мужа, а к борьбе за выживание в яростной схватке за раздел сфер влияния в новом российском мире. Старый, разумеется,