– Вот и пришли, – сказал Максимка, открывая дверь своей квартиры. – Заходи, не бойся.
Люся молча переступила порог. Она и не боялась совсем. Просто очень, очень устала. Ночь в бомбоубежище оказалась тяжёлой, поэтому она хотела только лишь лечь поскорее спать. Максимка указал ей на бабушкину кровать – самую хорошую, по его мнению, и она, улегшись в неё, через секунду уже мирно спала.
Сам же Максимка спать не собирался. Едва Люся заснула, как он направился прямиком в самую большую комнату, где до войны любила собираться вся семья. Он, вспомнив об этих тёплых вечерах, словно пропитанных вкусным чаем и вишнёвым вареньем с оладьями, загрустил, конечно, но раскисать себе не разрешил. Подошёл к серванту, давно «забывшему», что такое порядок.
Серая пыль покрывала стеклянные полки и дверцы серванта. Всё содержимое в нём было свалено в кучу. Максимка дунул на запылённые стёкла – поднявшаяся пыль, словно блокадный снег, запорошила ему глаза и нос. Мальчик громко чихнул, и от этого сразу голова закружилась. Как и все жители Ленинграда, Максимка слабел с каждым днём. В этом была вина фашистов, а значит, вызывало в нём яростный протест. Он не хотел поддаваться слабости, считал – это всё равно, что поддаться фашистам. Поэтому он не желал признавать свою слабость.
Максимка был очень сильным. До войны в семье всегда рассказывалось о том, что как только он родился, его сразу же назвали богатырём, – такой это был крупный младенец. Дальше было ещё удивительней: как в сказке, Максимка рос не по дням, а по часам. Он очень быстро пошёл сам, и все удивлялись крепости его ножек. Если Максимка падал, то сразу же поднимался и шёл дальше, не плача, только чуть-чуть морща лицо, если вдруг всё-таки ему бывало больно. Перегоняя в развитии всех своих сверстников, маленький богатырь наполнялся силой день ото дня. И сейчас ему было очень жалко её терять.
В детстве Максимка выглядел очень забавно: пухлые щёчки, большие округлые глаза с длинными ресницами, ротик, вытянутый в ниточку. Со временем он вырос, как и все дети, но эти основные его черты сохранились, и Максимка по-настоящему страдал от своей негероической, как ему казалось, внешности. Можно ли с таким лицом совершать подвиги? А ведь такую силу, какая в нём таится, только и следует, что использовать на благо людям: спасать от пожаров, вытаскивать тонущих из Невы, разбрасывать в разные стороны распоясавшихся хулиганов…
Но не попадались ему на пути ни пожары, ни наводнения, а с хулиганами он всего пару раз столкнулся, да и то этого происшествия никто почти не заметил, и девчонка, за которую он заступился, убежала, даже «спасибо» не сказав. Поэтому, когда грянула вдруг неожиданно война, Максимка нисколько не испугался. Он сразу решил: пойдёт на фронт бить фашистов. С такой силищей его возьмут без разговоров – он был уверен.
Но на фронт его, конечно, не взяли. И остался он в осаждаемом фашистами Ленинграде – в городе, из которого не было выхода. Голод, холод