Письмо Люси
«Милый мой дружок и вечный жених Виталька! Решила все-таки написать тебе это единственное письмо. Сначала я решила по-другому – никаких писем, пусть пройдет эта проклятая война, и, если, бог даст, оба останемся живы, мы встретимся, и тогда все нам будет ясно. Ведь правда, это было бы самое разумное?
Но вот пишу. Я на фронте. Как это случилось? Очень просто. Получила похоронную на брата и пошла в военкомат. Все остальное – неинтересно. Два месяца училась на курсах военных связистов и теперь работаю телефонисткой в штабе большого хозяйства, так что и здесь я при телефоне, как в своей мирной справочной. Работаю вроде хорошо, даже имею благодарность. Единственная моя беда, что я все-таки красивая, или, как ты говорил, заметная. Это здесь мешает, сам понимаешь… Но на ту нашу встречу после войны я хочу прийти чистой, как стеклышко. Очень этого хочу – клянусь. Как бы тебе объяснить получше, почему я так хочу?
Я помню все, что у нас с тобой было, по минутам помню. Все помню: твои слова, всего тебя. И чем дальше, тем все это мне дороже, и, значит, я все-таки была дура, когда всего не понимала. Ты очень хороший. Очень. А я, дура, тогда этого еще не видела. Думала, ты как все. Снишься ты мне, Виталька, а проснувшись, я плачу, честное слово. Хотя о чем плачу? Разве нам не было хорошо, как в раю? А вот плачу, и все. И клянусь себе, что никому это не отдам, ни на что не променяю.
Но ты, пожалуйста, не подумай, что этим я хочу повязать и тебя. Ни за что, Виталька. Ты передо мной чист уже теперь, а я дура, и теперь должна поумнеть. Самое большее, что прошу у тебя, – вспоминай обо мне, а когда вспомнишь, не очень ругай. Я ведь хоть и дура, но я хорошая. И тебя любила и люблю. Это ведь многое мне прощает. Правда? Писать мне не надо. Я с детства не верю письмам. И это мое длинное письмо – первое в моей жизни. Даже с братом мы обменивались открытками и телеграммами. Моему письму ты можешь поверить – пишу его, будто говорю с тобой глаза в глаза. Но больше писать не буду. Боюсь не получить твоих ответов.
Нежно тебя целую, и особенно твою милую родинку.
Люся.
P. S. Только бы война была покороче, хотя конца ей не видно.
Люся».
Виталий прочитал письмо и долго не мог справиться с волнением. Прочитал второй раз. И снова в душе возникло требование – уйти от этого, уйти…
Решил письмо порвать. Передумал. Спрятал в карман.
Уже там, в своей служебной комнате, он стал читать письмо еще раз. Решил: прочту и теперь порву. И в это время в комнату вошел Иван Николаевич.
– Как настроение? – спросил он.
– Отличное, – ответил Виталий с такой интонацией, будто произнес: «Поганое».
– Грустно, наверно?
– Есть немножко.
– Ничего, эта грусть полезная.
– Чем?
– В ней твоя любовь к жизни, на которую подняли грязные руки всякие сволочи. Ненависть проистекает из любви… – Иван Николаевич кивнул на лежавшее на столе Люсино письмо: – Что еще зубришь?
– Почитайте, –